Своего обожаемого Супруга. И это было не благородство, не мирское великодушие, это была уже другая высшая духовная ступень – христианская любовь к гонителям, за которую плата – физическое здоровье и полное осознание, что раз так, ну значит так, это Богу угодно, то есть, то, что гонителям Ее было не просто недоступно, но, начни им чего-то толковать на этот счет, они б вообще не поняли о чем речь. Они, во главе с Марией Федоровной, вообще перестали что-либо понимать и не могли уже понять главного: то, что по их почину происходит в Царствующем доме – это не рубка сука, на котором сидишь, это – хуже, это начало необратимой катастрофы.
Со всех сторон они у Него рвали власть, урывали все, что можно, не понимая недопустимость этого вообще никогда, тем более в такое время, когда нужна твердая непоколебимая власть, а не развал власти. Вконец обезумевшая Великая Княгиня Анастасия, жена Николая Николаевича, плела про Императрицу такое, чего не услышишь в последнем Хитровском подвале, а ее муженек, получив предложение от Львова и Тифлисского горголовы Хатисова о Госперевороте в свою пользу, то есть, о свержении Его с трона, три дня думал и ответил, что, мол, при нынешних условиях народ этого не поймет, мол, готовьте условия. О своих верноподданических обязанностях Племяннику, дядюшка и не вспомнил…
Он тогда пребывал в полной растерянности, которую никто не видел, кроме Аликс, она длилась всего несколько часов, одних из самых страшных часов своей жизни. Он и не предполагал такого Своего одиночества в Царствующем Романовском доме. Его друг и союзник – только Аликс. Он был ошеломлен реакцией Романовского дома на Свое решение стать Верховным Главнокомандующим. Все роптали.
Вдовствующая Императрица, которая нашептывание давно уже принимала за свои чувства, находясь, как Она говорила, в подавленном состоянии, все повторяла:
– Я ничего не понимаю! Зачем Мой любимый Сын взвалил на Себя эту опасную ношу командования армией?! Почему Ты уволил любимого войсками Николая Николаевича?! Почему Ты удаляешь от Себя верных людей, таких как Джунковский и Влади Орлова?! – все это Мать жестко говорила Сыну.
После этой неудачной атаки, идя уже в полный разнос, Она перед оробевшим кузеном царским, Великим Князем Андреем Владимировичем восклицала, яростно жестикулируя:
– Он слишком добр, чтоб сделать подобную вещь!.. Он очень любил их обоих! Это все Она! Она одна ответственна за все, что сейчас происходит! Это просто ужасно!.. Он не понимает, что делает!.. Он останется совершенно один с этим ужасным «Кувакой»*… Я не понимаю, я ничего не понимаю! Это так ужасно, что не выразишь словами!
Когда Великий Князь Андрей Владимирович, самый добродушный из клана и менее всех причастный к дворцовым сплетням, рассказал Ему об этом монологе, Ему едва плохо не стало. Первый и последний раз в жизни в ушах стоял звон: «Это Она, Она, Она…» Неужели это Его любимая Маман?..
А Она в это время, после операционного дня, утрясения дел пятнадцати Своих благотворительных комитетов, рассмотрения всех к Ней прошений, приема всех посетителей и сидения с больным Сыном – молилась горьким ночным плачем о здравии любимой Свекрови, Матери любимого Своего Супруга…
Через несколько дней Она, опять же после операционного дня, нанесла визит Великому Князю Андрею Владимировичу и его матери, Великой Княгине Марии Павловне-старшей. Великий Князь Андрей Владимирович был потрясен визитом. Во время родственного чаепития, впервые увидав Ее накоротке, он понял – Кто перед ним сидит, и был ошеломлен масштабом Ее личности. Она с горечью и со слезами (и ни тени ответной злобы и даже упрека) пыталась понять: что происходит с Романовыми?! Огромный разросшийся клан нужен России только потому, что есть Глава клана – Император. И каждый день, в довесок к Своему Кресту, Он упраздняет огрехи по работе, совершенные членами семьи на своих высоких должностях, содеянные по незнанию, неспособности, а большей частью – по недобросовестности. Да, они должны занимать эти многочисленные высокие должности, на кого ж еще опираться Императору, как не на родственников Царствующего дома? Но что происходит сейчас?..
Великий Князь Андрей Владимирович, в отличие от других родственников про своего Дядю понимал все как есть, нагрузку Его знал, высоту воли и духа, работоспособность и интеллект оценивал, как надо, знал, что ему до Дяди, как до Луны, что лично он Его нагрузку не вынес бы и трех дней, в общем клановом трепе о безволии и неспособности Его не участвовал, но, как и все, думал, что Она ему мешает. Что Она им верховодит, он не думал, ибо знал, что верховодить Им, кроме Него Самого не может никто, но что Она верховодить пытается – не сомневался, хотя вслух эту свою думу выражал реже и тише всех. Сейчас же он видел перед собой явление, которое никогда не ожидал увидеть в образе женщины: одновременно и верная покорная Супруга, Мать семейства, Домохозяйка, которая, ежели что, на смерть встанет за Мужа, Собой загородит, и – государственный муж, политик, Супругу Своему советчик! А и почему, кстати, такой Жене не быть советчиком?!
Когда Она говорила о положении на фронтах и роли в этом Николаши*, ему казалось, он слышит высокого генштабиста, когда Она говорила о продовольствии – главного интенданта. И, главное, ни полслова, ни полмысли о Себе, вся жизнь только в Нем, в Супруге, все помыслы – только о России. И больше ни о чем! Никакого лукавства, позы. И при всем при этом… – не по-царски застенчива. А когда Она рассказывала, как Григорий Ефимович исцелил молитвой умиравшего Наследника, как одним прикосновением поднял на ноги искалеченную поездом Аню Вырубову, как малолетний сын Ее подруги Лили Дэн, на которого напала подлая непредсказуемая болячка, одним перекрещиванием его был от болячки освобожден, как генеральша Костромина,
