не в состоянии была вынудить подписку на месячное жалованье у всех, на директора налагалось взыскание из наркомата, а на весь партийный актив, и в первую очередь на секретаря партячейки, взыскание от обкома партии. Поэтому дирекция, партком и профсоюз объединенными усилиями нажимали, чтобы все подписались.
Я, конечно, знала всю эту механику но все же надеялась, что поскольку меня там нет, то обойдутся без меня, так как вся подписка проводилась за короткий срок. Мои надежды не оправдались: на другой день после начала кампании я получила от бухгалтера телеграмму с сообщением, что меня включили в подписной лист и просили подтвердить согласие телеграммой. Мне ничего не оставалось, как послать телеграмму о согласии.
Апрель и май не были хорошими месяцами для Ессентуков, настоящий сезон считался с июля до октября, когда здесь стояла сухая и солнечная погода. Но в этом году все санатории были заполнены военными, многие высокого ранга. Особенно много было военных с отмороженными руками и ногами.
Мы с Китти почти всегда ходили в парк вместе, и редко бывал случай, что к нам не подсаживался кто-либо из военных, когда мы сосали воду через трубочки возле источника. После опыта первых нескольких дней мы с ней решили, что на военных рангом ниже шпалы обращать внимания не стоит. У таких часто бывали не очень-то отшлифованы манеры: они, например, не понимали, когда в их обществе не нуждаются, или пытались рассказывать нам неприличные анекдоты. Через некоторое время мы выбрали, с кем приятно было пойти на концерт или в театр, но все же дело не обходилось без некоторых недоразумений.
Однажды вечером мы с Китти и двое из наших приятелей сидели на скамейке в парке и разговаривали. Вдруг Китти загудела: гууу…
— Почему ты загудела? — спросила я удивленно.
— Да вот, Виктор — сидевший с ней рядом командир — забылся и, очевидно, приняв мою руку за гудок велосипеда, сидит и нажимает на нее. Я и загудела, чтобы дополнить впечатление.
Мы все рассмеялись, а Виктор обиделся. Встретив меня одну на другой день, он сказал:
— Ну и Китти, такая красивая, но совершенно не романтична. А я, знаете, даже о ней стихи написал, хотел ей отдать, а теперь не отдам, думаю, она не поймет!
Китти стихами заинтересовалась и через некоторое время выудила их у него. Они оказались не очень-то складными.
Люда тоже завела себе друга, Николая, но она к этому отнеслась очень серьезно. Теперь она меньше обращала внимания на меня по утрам, а больше говорила: сначала о своих чувствах, а позже о своих планах на будущее, в которых большое место занимал Николай. Николай жил в нашем санатории и был значительно старше Люды, и я не верила, что он относится к своей интрижке серьезно. Я пыталась ее вразумить, говорила, что на курорте, где у людей много свободного времени, живут они в красивой обстановке и так близко друг с другом, флирт всегда процветает, но уехав домой, все скоро забывают об этом.
— Мы не забудем, — отвечала она, — он обещал перевестись на работу к нам на 'Трехгорку'.
— А у него есть семья?
— Точно не знаю.
Я боялась, что Люда в своих отношениях с Николаем зайдет дальше, чем это хорошо для нее. Она была неиспорченная девушка и, несмотря на то что управляет она шестью станками, совсем молоденькая. Посоветовавшись с Китти, мы решили узнать подробнее о Николае. Это было нетрудно. Его сосед по комнате немедленно поддался чарам Китти, и на другой день мы знали все, что нужно. Когда Люда снова завела со мной разговор о Николае, я сказала:
— Люда, у Николая есть жена и двое детей.
— Ну если и есть, так что же?
— Он, очевидно, их любит, потому что фотография жены стоит у него на ночном столике.
Люда немного побледнела:
— Откуда вы знаете?
— Я слышала, как его друзья, посмеиваясь над вами, говорили об этом. Жена у него красивая, и он не пропускает случая похвастать перед товарищами.
После этого Люда не говорила больше со мной о Николае, но я видела их много раз вместе до самого отъезда.
Время в санатории прошло быстро. Уезжала я оттуда вечером, сначала электричкой до станции Минеральные Воды, а там пересела в вагон первого класса московского поезда. В моем купе других пассажиров еще не было и я немедленно легла спать.
Утром, проснувшись, я увидела, что вместе со мной в купе едет военный. Он уже был выбритым и принаряженным. Разглядев его форму, я узнала, что он офицер ГПУ. Ехать с ним мне пришлось восемь часов. Несмотря на то что я разговаривала с ним неохотно, я большую часть дороги читала книгу, он все время был со мной изысканно вежлив: выходил курить в коридор, купил мне свежую газету, приглашал обедать; и Сережа был действительно удивлен, когда встретив меня на вокзале в Ростове, увидал, что вещи из вагона для меня выносит не проводник, а офицер ГПУ!
Оказывается, и у ГПУ иногда бывает желание быть приятными людям.
36
Уже несколько раз случалось, что, придя домой со службы вечером, я заставала у нас Елену Сергеевну. В последнее время Сережа и она решили усовершенствовать свой немецкий язык, и вот она приходит разговаривать с ним по-немецки в мое отсутствие. Я, конечно, ничего бы не имела против этих занятий, если бы не заметила, что она самым отчаянным образом кокетничает с Сережей.
Вот и сегодня, мне нужно было пойти на пару часов вечером на фабрику и, когда возвратилась, застала ее у нас. Они сидели возле письменного стола, она в кресле, а Сережа возле нее на стуле и очень оживленно разговаривали. Я не знаю, по-немецки ли? Когда я вошла, они замолчали.
Мне страшно не понравился вид Елены Сергеевны.
В последнее время во многих магазинах Ростова появились красивые вязаные кофточки, но они были по моему мнению, неудобные для носки, связанные как очень тонкое кружево, больше отверстий, чем материи. Я, когда увидела, еще подумала: 'Кто будет покупать такие кофточки? Летом в них жарко, а зимой холодно', — и их действительно покупали мало. Очевидно, кофточки были сделаны для таких, как Е. С., кто любит показывать свое тело. Она была именно в такой кофточке, через которую была видна ее кружевная комбинация и много наготы! Удивительно, летом, когда почти все женщины носят открытые платья или даже сарафаны, наготы не заметно, но зимой, даже через кружево, она прямо бросается в глаза!
Увидев меня, Е. С. вскочила и весело сказала:
— Здравствуйте, Валентина Алексеевна, а мы вот, занимаемся.
— Чем? — спросила я довольно резко.
— Немецким языком… как всегда.
— А где Наташа?
— Наташа и Коля пошли гулять с Давыдовной.
Когда Е. С. ушла, а ушла она довольно скоро, не дождавшись возвращения сынишки, я сказала Сереже:
— Я не хочу, чтобы она приходила к нам, когда меня нет дома. Она приходит не заниматься немецким, а развлекаться с тобой!
— Какая чепуха! Нам, конечно, удобней заниматься, когда никого нет дома.
— Если ты хочешь усовершенствовать немецкий, возьми учительницу.
— Мне не нужна учительница, мне нужна практика.
— Я вижу, в чем вы практикуетесь. Следующий раз, вероятно, будете практиковаться в запертой комнате.
— Что это ты выдумываешь? У тебя нет решительно никаких оснований говорить такие глупости.
— Достаточно оснований, у меня есть глаза. Такая опасная жизнь, только и есть убежище, что
