– Браво! Браво-о-о! – выкрикнул со своего места Воронцов и размашисто захлопал в ладоши. Затем он встал из-за стола и торжествующим взором окинул всю труппу: – Ай да Жорж! Ай да сукин сын! Прекрасно сыграно! Браво!
– Спасибо, – немного смутился Никита.
– Теперь на сцену выходят сестры Гончаровы, – слегка охрипшим голосом объявил режиссер и тут же добавил: – Кстати, Nathalie, вам не следует творить отсебятину и в предыдущем выходе на сцену закидывать ногу на ногу, когда вы садитесь на стул. Ведь согласитесь, что такой жест вряд ли был характерен для светской дамы начала XIX века.
Следуя указаниям Воронцова, обрадованная Евгения и Наталья, явно опечаленная не поправкой режиссера относительно «закидывания ноги», встали рядом и устремили сосредоточенные взгляды в глубину зрительного зала – туда, где отдыхал Дантес-Никита.
– Скажи честно: мое замужество тебя раздражает? – первой начала Евгения.
– С чего ты это взяла?
– Просто каждый раз, когда о нем заходит речь, ты нервничаешь и замыкаешься в себе. А когда я спрашиваю твое мнение, твой голос срывается на каждом слове. Вот и сейчас я вижу, насколько неприятен тебе этот разговор.
– Прошу тебя, сестра, не уподобляйся злым языкам, повсюду клевещущим на меня.
– И все же что так тебя тревожит? – настаивала Евгения.
– Все то же.
– А именно.
– О чем я тебе много раз говорила? Да о том, что твое замужество никому не принесет радости, а только страдания. И ты еще не один раз испытаешь разочарование в человеке, питающем к тебе только равнодушие.
– Возможно, это пока так, однако сила моего чувства к нему столь велика, что рано или поздно оно покорит его сердце! – пылко воскликнула Евгения. – И перед этим будущим блаженством меня не устрашит никакое страдание!
– Как же сильно ты заблуждаешься! – в сердцах воскликнула сестра.
Евгения сжала кулаки, словно готовясь к нападению на злейшего врага, но вовремя опомнилась. Тем не менее ее запальчивый ответ не на шутку оскорбил младшую сестру.
– Вся суть в том, что ты до сих пор не хочешь… Нет, ты боишься мне его уступить! Так сладостно верить в то, что Жорж принес себя в жертву ради тебя и что он влюблен в тебя по-прежнему. Но поверь мне, что это уже давно не так!
Наташу передернуло, краска негодования разлилась по ее лицу, и она заговорила весьма быстро:
– Ты сама не веришь своим словам, Catherine! Ухаживание Дантеса сначала забавляло меня и очень льстило моему самолюбию. И первой мыслью была мысль о том, что муж заметит, не сможет не заметить мой новый успех, и это пробудит его остывающую любовь ко мне. Но как же я ошиблась! Играя с огнем, всегда есть опасность обжечься. Дантес мне понравился, и если бы я была свободна, то даже не знаю, во что бы могло превратиться мое мимолетное увлечение. Но постыдного в нем ничего нет и никогда не было! Перед мужем я даже помыслом не грешна и в твоей будущей жизни помехой конечно же не стану. Это ты и сама хорошо знаешь. Видно, от своей судьбы никому не уйти!
Катрин-Евгения вздохнула с каким-то странным облегчением. Наверное, так вздыхает священник, только что принявший исповедь у страшного грешника, чьи тайные злодеяния могли иметь отношение к жизни самого исповедника. Что касается Наташи, то она опустила голову, и ее руки повисли безжизненными плетьми. Не сводя с нее глаз и пятясь как рак, Евгения удалилась за кулисы. А Наташа медленно опустилась на колени и, стоя так посреди сцены, устремила свой взгляд к бутафорской колокольне с маленьким крестом, находившейся справа от нее:
– Царица Преблагая, надежда моя, Богородице, прибежище сирых, немощных и скорбящих! Зрише горе мое, скорбь мою, услыши мя. Дай пережить сие. Утоли печали мои, утиши боль мою…
– Хорошо-хорошо, – очередной раз хлопая в ладоши, резюмировал Воронцов, – только не стоит забывать о том, что Натали никогда не была наивной или глупенькой особой, как это было принято считать ранее. А ведь ты, вольно или невольно, изображаешь ее именно таковой. Но почему бы не задуматься над тем, что в свои юные годы она действовала подобно взрослой женщине, умудренной большим жизненным опытом. Поэтому у меня для тебя два совета. Во-первых, постарайся несколько усложнить свою героиню и избавь ее от беспечности. И во-вторых, не забывай, что она восприняла все эти события, связанные со свадьбой Катрин, отнюдь не радостно. Ей не хотелось верить, что Дантес предпочел ей – первой красавице Петербурга! – ее невзрачную старшую сестру. Так что не скупись на разочарование. Договорились?
Наташа кивнула в ответ, а Евгения, появившаяся в этот момент из-за кулис, спросила:
– А как была я?
– Ты великолепна. Здорово подана необузданная страсть, желание доказать всему миру свое превосходство над красотой сестры и так далее. Ты хорошо поработала над ролью.
– Но я хотела спросить вас о другом…
– Значит, так, – продолжал довольный режиссер, будто не расслышав последней фразы Евгении, – завтра у нас последняя репетиция. Она начнется не как обычно, а на час раньше. Поэтому попрошу всех не опаздывать и настроиться на последний рывок. А сейчас до свидания, господа.
После репетиции Сергей подал Наташе дубленку, сделал несколько комплиментов и нежно погладил по волосам. Она, поймав на себе любопытный взгляд Никиты, в свою очередь позволила себе слегка приласкать раскаявшегося жениха.
Последним из театра уходил режиссер, оставляя Донцова в качестве неизменного сторожа. Когда Воронцов уже надел пальто и выключил настольную лампу, старый актер неожиданно подал голос:
– Вам следует остановить этот спектакль.
– Это еще почему?
– Вы лучше меня знаете почему.
– Думаю, не нам с вами решать вопрос о существовании подобного проекта, – миролюбиво заявил режиссер. – Кроме того, в него уже слишком много вложено.
– И не только в него, деньги потрачены на решение ваших внутренних проблем! – угрюмо заметил собеседник.
– Уж кто бы это говорил, – взорвался Воронцов, который прекрасно уловил намек на старую, вошедшую в учебники историю нанесения двадцатитрехлетним Пушкиным несмываемой обиды почтенному роду Воронцовых, – но только не вы, уважаемый отец Петр, или как вас там зовут? Эдуард Васильевич?
– Теперь это не имеет значения.
– Ну, конечно… Вы уже двенадцать раз подряд отыграли Дантеса, и на вашем счету двенадцать убиенных Пушкиных. А теперь это не имеет значения!
– Причем под вашим чутким руководством!
– И что дальше? Под моим руководством вы и в петлю готовы полезть?
Донцов не нашелся что ответить и лишь уныло склонил голову.
– Вот то-то и оно! И давайте, дорогой отец Петр, не будем распускать нюни перед премьерой. Вспомните, как в последний раз, когда вы отказались стрелять в Пушкина и чуть было не сорвали спектакль, вас все-таки простили и даже поручили роль священника. Поэтому ведите себя соответственно вашему положению и не забивайте голову тем, что совершенно вас не касается. Берите пример с вашего покорного слуги.
– Какой еще пример?
– Каждое утро я просыпаюсь с мыслью: «Ars longa, vita brevis» – жизнь коротка, а искусство вечно. Древние римляне были мудрыми людьми, друг мой, поскольку умели так превосходно выражаться…
Глава 15
Было два часа ночи, когда Сергей довез Наташу до подъезда. Остановив машину, он повернулся к
