мне очень не понравилось. Муж Мауры сидел рядом, нервно поглядывая на экран кардиомонитора, на котором отражалось сердцебиение его ребенка. Когда я вошла в палату, Маура застонала, и Дженни, старшая из акушерок, осторожно приподняла ее:
– Давай, Маура, тужься. Тужься как можно сильнее.
С искаженным от боли лицом Маура тужилась, а я заняла место Дженни в ногах кровати. Уже виднелась головка ребенка, но я не думала, что она выйдет наружу в ближайшие несколько минут. А это был вопрос жизни или смерти. Маура совершенно обессилела и больше не могла переносить нестерпимую боль. Ее потуги были слишком слабыми, и когда очередные схватки затихли, она откинулась назад, жалобно поскуливая. Я посмотрела на экран кардиомонитора. Пульс ребенка угрожающе замедлился.
– Как давно начались проблемы с сердцебиением? – спросила я.
– Около десяти минут назад, – ответила Дженни. – Маура отказалась от любого обезболивания, кроме энтонокса,[6] не позволяет мне ни сделать надрезы, ни наложить щипцы. И она не хочет делать кесарево сечение.
Я взглянула на стол. Там лежала красная картонная папка с пожеланиями Мауры относительно течения родов. Я открыла ее. Четыре страницы, отпечатанные убористым шрифтом. Я сомневалась, что их читал кто-то, кроме самой Мауры. По крайней мере, я их читать точно не собиралась.
Вернувшись к кровати, я протянула руку и убрала со лба Мауры влажную прядь. Никогда прежде я не делала ничего подобного.
– Как ты себя чувствуешь, Маура?
Женщина застонала и отвернулась. Идиотский вопрос! Я взяла ее за руку.
– Как давно начались схватки?
– Пятнадцать часов назад, – ответила Дженни. – Нам пришлось спровоцировать родовую деятельность вчера вечером. На сорок второй неделе!
Последние слова акушерки прозвучали как обвинение. Никому не нравится, когда беременность длится сорок две недели, и мне меньше всего. К этому времени плацента начинает разрушаться, иногда довольно сильно, и значительно возрастает вероятность рождения мертвого ребенка. Неделю назад я беседовала с Маурой, но она категорически отказалась от стимуляции. По ее настоятельному требованию, вопреки собственным убеждениям и интуиции, мне пришлось позволить ей вынашивать ребенка полных сорок две недели.
Маура судорожно дернулась. У нее снова начинались схватки. Дженни и студентка подбадривали ее, а я не сводила глаз с монитора.
– Кто из врачей сегодня дежурит? – спросила я у студентки.
– Дейви Реналд, – ответила она.
– Позови его сюда, пожалуйста.
Девушка выбежала в коридор.
Схватки снова прекратились, и одного взгляда на лицо Дженни было достаточно, чтобы понять, что мы не продвинулись ни на шаг.
Я снова взяла Мауру за руку.
– Маура, посмотри на меня, – сказала я, заглядывая ей в глаза. Они покрылись поволокой от боли, но взгляд был вполне осмысленным. – У тебя очень тяжелые и болезненные роды, – продолжала я. – Ты держалась молодцом все эти пятнадцать часов. – Ее выносливость действительно была поразительной. Спровоцированные роды всегда болезненнее обычных, и мало кто из рожениц может обойтись без эпидуральной анестезии.[7] – Но теперь ты должна позволить нам помочь тебе.
Взглянув на монитор, я увидела, что у Мауры вот-вот снова начнутся схватки. У меня почти не оставалось, времени.
– Я собираюсь применить местную анестезию и наложить щипцы. Если это не поможет, придется перевезти тебя в операционную и сделать кесарево сечение. Ты согласна?
Маура посмотрела мне в глаза и надтреснутым голосом спросила:
– Можно мне минутку подумать?
Я отрицательно покачала головой, и в эту секунду в родильную палату вошел врач в сопровождении медсестры. В больших больницах при родах с наложением щипцов всегда присутствует педиатр, но нам обычно приходится звать дежурного врача. Дженни что-то тихо сказала студентке, и та убежала по направлению к операционной, чтобы подготовить все необходимое для кесарева сечения.
– Нет, Маура, – сказала я. – У нас нет этой минутки. Твой ребенок должен появиться на свет немедленно.
Она ничего не ответила, и я решила считать ее молчание знаком согласия. Дженни уже приготовила все необходимые инструменты и, не дожидаясь моего распоряжения, начала поднимать ноги Мауры. Я ввела обезболивающее и сделала небольшой надрез, чтобы расширить выходное отверстие. Потом наложила щипцы и стала ждать очередных схваток. Когда Маура начала тужиться, я осторожно потянула. Головка ребенка придвинулась ближе.
– Расслабься, – командовала я. – Отдохни. А теперь тужься.
Маура послушно выполняла мои распоряжения, а я снова потянула щипцы на себя. Наконец, к моему великому облегчению, головка ребенка вышла наружу. Я передала щипцы Дженни, повернулась к Мауре и… Черт, пуповина обвилась вокруг шеи ребенка, а я чуть не проморгала этого! Осторожно просунув под нее палец, я аккуратно сняла удушающее кольцо через голову и взялась за плечики младенца. Маура последний раз напряглась, и ее ребенок появился на свет. Я протянула Дженни крепенькое, скользкое, невероятно красивое тельце, чтобы она могла показать родителям их дочку. Кто-то рыдал, и на секунду мне показалось, что это я. Вытерев рукавом влажные глаза, я удалила плаценту. Студентка – теперь я вспомнила, что ее зовут Грейс, – помогла мне зашить пациентку. В ее глазах светился энтузиазм, она выполняла свою работу быстро и ловко. Из нее получится хорошая акушерка.
На пеленальном столе дежурный врач заканчивал осматривать новорожденную.
– Все в порядке, – констатировал он и передал девочку Мауре.
Глава 17
Я пробыла в родильной палате еще пятнадцать минут, чтобы окончательно убедиться, что и с матерью, и с ребенком все в порядке. Потом пришла санитарка, чтобы отвести Мауру в душ, а я быстро обошла палаты, проверяя, как себя чувствуют другие пациентки. Следующие роды ожидались не раньше середины следующей недели, так что, бог даст, эти выходные пройдут спокойно. Закончив обход, я с чувством выполненного долга направилась к выходу.
В дверях я столкнулась с Дженни.
– Мои поздравления, мисс Гамильтон, – сказала акушерка, и я мгновенно ощетинилась, заподозрив издевку.
– Что-то не так?
Мой вопрос озадачил ее.
– Нет, все в порядке. По крайней мере сейчас, – ответила она. – Но до того как вы пришли, мне казалось, что мы потеряем ребенка. А поверьте, у меня такого не было уже много лет.
Неожиданно я почувствовала симпатию к этой женщине. Наверное, это отразилось на моем лице, потому что Дженни наклонилась ко мне и, понизив голос, сказала:
– Я провела четырнадцать мучительных часов с этой дамочкой. Она кричала на меня, ругалась, пиналась и стискивала мою руку с такой силой, что чуть не переломала мне пальцы. А теперь они с мужем расхваливают на все лады вас, а не меня.
Акушерка легонько сжала мою руку. Это было дружеское пожатие.
– Вы просто молодец, дорогая.
Я направилась к лестнице и поднялась на этаж, на котором Располагались кабинеты старшего персонала больницы. Угловой кабинет Гиффорда был самым большим и находился в конце коридора. Я впервые оказалась здесь, и то, что я увидела, стало для меня неожиданностью. Кабинет моего босса напоминал дорогие частные врачебные кабинеты, которые мне доводилось видеть в бытность студенткой: выкрашенные в цвет пахты стены, тяжелые полосатые шторы, коричневые, обитые кожей кресла и массивный рабочий стол из темного дерева – я не могла определить, антиквариат это или
