левой груди. Кроме того, она подозревала, что забеременела. Питер договорился о консультации со специалистом в Абердине, но две недели спустя – за три дня до назначенной консультации – ее привезли в больницу с сильными болями.
Гиффорд встал и направился в другой конец комнаты.
– Хочешь кофе? – спросил он.
Я кивнула.
Гиффорд подошел к кофеварке, очень похожей на ту, что стояла в моем кабинете, и налил кофе в две кружки. Протянув одну из них мне, он сел в соседнее кресло. Мне пришлось развернуться, чтобы видеть его. Но он смотрел прямо перед собой, избегая моего взгляда.
– Первый же рентген показал, что опухоль очень обширная. У нас в больнице нет высококвалифицированных специалистов-онкологов, поэтому ее решили перевести в другую клинику. Как только была достигнута договоренность с больницей в Абердине, Мелиссу сразу же отвезли туда. Тамошние хирурги разрезали ее, зашили и отправили обратно. Единственное, что могли сделать для нее наши врачи, – это держать на обезболивающих препаратах до тех пор, пока несколько дней спустя она не умерла.
– Бедная Мелисса…
Гиффорд кивнул.
– Ей было всего тридцать два.
И в ней зарождалась новая жизнь. О чем она думала, что чувствовала?
Только…
– Да нет же, черт побери! – воскликнула я, вскакивая с кресла. Я не могла поверить, что чуть не купилась на эту туфту. – Мелисса не умирала от рака. Мелисса умерла оттого, что кто-то взял зубило, вогнал его в ее грудную клетку, открыл ее, методично перерезал пять основных артерий и несколько сосудов поменьше, после чего вырвал из груди сердце, которое, возможно, еще билось.
– Тора…
Гиффорд встал и подошел ко мне. Я дышала слишком часто, чувствуя, что начинает кружиться голова.
– Она умерла оттого, что так решил какой-то чертов маньяк. А теперь кучка идиотов громоздит вокруг этого горы лжи. И ты им помогаешь.
Гиффорд положил руки мне на плечи, и по моему телу тотчас же прокатилась мощная теплая волна. Мы посмотрели друг на друга. Синевато-серые… Его глаза были синевато-серого цвета. Он дышал медленно и глубоко, и я почувствовала, как мое собственное учащенное дыхание постепенно замедляется. Вскоре мы дышали в унисон. Головокружение прошло. И тут раздался стук в дверь.
– С вами все в порядке, мистер Гиффорд?
– Да, все нормально, – откликнулся он. – Вы можете зайти через несколько минут?
Шаги удалились по коридору.
– Как самочувствие? – спросил Гиффорд. – Лучше?
Я отрицательно замотала головой, но скорее из упрямства. На самом деле я действительно чувствовала себя лучше, чем несколько минут назад.
Гиффорд поднял руку и погладил меня по затылку.
– И что мне теперь с тобой делать? – сказал он.
Я почувствовала тепло его руки на обнаженной шее, и мне в голову пришло несколько вариантов ответа на этот вопрос – несмотря ни на что, мне очень нравилось стоять рядом с ним в этом странном, необычно обставленном кабинете.
– Терпеть не могу длинноволосых мужчин, – вырвалось у меня.
Я не смогла бы объяснить, откуда взялись эти слова и почему я выбрала именно этот момент, чтобы их произнести.
Гиффорд улыбнулся. Эта искренняя, обезоруживающая улыбка почти до неузнаваемости изменила его лицо, и мне стало непонятно, как я могла считать этого мужчину некрасивым.
– Значит, придется подстричься, – сказал он.
Придвинувшись поближе, я потупилась и начала рассматривать ткань его рубашки, понимая, что ситуация выходит из-под контроля и необходимо как можно скорее стряхнуть с себя это наваждение.
– Тора, – сказал Гиффорд. – Боюсь, я должен сообщить неприятную новость. Она тебе наверняка не понравится.
Резко вскинув голову, я отстранилась от него и даже отступила назад. Неужели он считал, что новости, которые он сообщал мне до сих пор, были приятными?
– С завтрашнего дня ты на две недели отстранена от работы с сохранением заработной платы.
Я попятилась.
– Что это за дурацкие шутки?
Гиффорд молчал. Он не шутил.
– Ты не можешь так поступить со мной! Я не сделала ничего дурного.
Он рассмеялся и снова подошел к окну. Я смотрела на его широкую спину, и мне очень хотелось хорошенько пнуть его. Но я не сдвинулась с места.
– Если уж подходить к этому с формальной точки зрения, – сказал он моему отражению в оконном стекле, – то ты много чего сделала. Ты вмешивалась в полицейское расследование, ты ухитрилась нарушить почти все внутриведомственные правила, наконец, ты проигнорировала мои прямые указания. Ты нарушила право пациента на конфиденциальность и создала массу проблем как руководству больницы, так и членам городского совета. – Гиффорд повернулся ко мне, и я увидела, что он улыбается. – Но от работы я тебя отстраняю не из-за этого.
– А из-за чего?
Он начал загибать пальцы.
– Во-первых, если ты останешься в больнице, то будешь продолжать в том же духе, а я не могу защищать тебя вечно.
– Ничего я не буду продолжать. Пусть этим теперь занимается полиция.
Гиффорд покачал головой.
– Я тебе не верю. Во-вторых, как ты очень образно сказала в стоматологическом отделении, в ближайшие несколько дней дерьмо действительно полезет наружу и у многих сотрудников нашей больницы будут неприятности. Я не хочу, чтобы они видели в тебе средоточие или даже причину своих несчастий.
– Меня совершенно не волнует, что обо мне подумают.
– А должно волновать! Ведь тебе предстоит работать здесь и после того, как эта история закончится. Как ты собираешься это делать, если окружающие будут относиться к тебе с неприязнью?
– Если я уеду, то будет еще хуже. Они подумают, что я избегаю их. Черт возьми, если ты скажешь им, что меня временно отстранили, они могут подумать, что я имею отношение к этому убийству!
– Я скажу им, что ты переутомилась и очень расстроилась из-за последних событий. Это сделает тебя объектом сочувствия, а не раздражения. В-третьих, в ближайшие дни я буду очень занят. Мне предстоит свести к минимуму ущерб, нанесенный репутации больницы, не говоря уже о моей собственной репутации. Нет, Тора, я не желаю ничего слышать! – Заметив, что я собираюсь перебить его, Гиффорд предостерегающе поднял руку. – Я не полицейский. У меня свои приоритеты. Для меня превыше всего интересы больницы. А твое присутствие будет меня отвлекать.
Я не смогла бы с уверенностью сказать, какой подтекст он вложил в свои последние слова, но они вызвали во мне совершенно неуместное в данной ситуации чувство радости.
– В-четвертых, – сказал Гиффорд, и радостное чувство исчезло, уступив место тревоге. Значит, было еще и «в-четвертых»? – Я хочу, чтобы ты как можно скорее оказалась в таком месте, где ты будешь в безопасности.
В пылу безрассудных поисков улик и доказательств я совершенно забыла о том, что, говоря словами
