Шэрон Болтон
Последняя жертва
Моей матери, полной противоположности матери Клары, за исключением любви, которую к ней питали окружающие; моему отцу, подарившему своим дочерям мечты и научившему их мужеству, необходимому, чтобы добиться их осуществления; и Винсенту – нашей надежной опоре
Хорошенько смотри, куда прыгаешь, – среди цветов порой таятся змеи.
Пролог
Весь этот ужас начался в минувший четверг, с первыми лучами солнца.
Помню, я, выходя из дому, подумала, что утро обещает быть великолепным: теплым и безветренным, исполненным радужных обещаний, – в общем, таким, каким оно может быть только в канун лета. Воздух пока дышал прохладой, но его переливчатость над горизонтом предупреждала о приближающемся зное. Птицы пели так, как будто каждая трель, которую они выводили, была последней, и даже насекомые проснулись пораньше. Стараясь максимально воспользоваться щедротами раннего утра, вокруг меня носились ласточки – настолько близко, что мне иногда приходилось даже зажмуриваться.
Когда я подошла к подъездной аллее, ведущей к дому Мэта, голова у меня тут же закружилась от запаха диких ромашек, растущих за живой изгородью. Его любимый запах. Я на минутку задержалась, вглядываясь в посыпанную гравием дорожку, исчезающую за кустами рододендронов. Ноги сами несли меня за запахом, а в голову лезли мысли о том, что ромашки пахнут переспелыми яблоками и едва различимой горечью дымка, приносимого осенним ветром. Меня неотвязно преследовало желание пройтись по этой аллее, незаметно пробраться в дом и разбудить его хозяина, ссыпав с ладони лепестки ромашки на его подушку.
Я продолжила свой путь.
Достигнув конца переулка, выходящего на Картерс-лейн, я заметила, что дверь домика Виолетты приоткрыта. Невероятно, особенно в такой ранний час. Я подошла к двери и остановилась на пороге, разглядывая в полумраке прихожей облупившиеся стены. Может быть, она и ранняя пташка – старики обычно рано встают, – но при виде открытой двери Внутри у меня все сжалось.
Порог был мокрым. Минуту назад здесь прошел кто-то в мокрых сапогах. Возможно, это ничего не значит – просто совпадение. Но ни одно из приходивших мне в голову объяснений не могло развеять растущее чувство тревоги. Я толкнула дверь. Она открылась еще сантиметров на пятнадцать и застопорилась. Что-то изнутри не давало ей распахнуться.
– Виолетта? – позвала я.
Тишина. Молчаливый дом ждал, что я предприму дальше. Я опять толкнула дверь. Она приоткрылась еще на несколько сантиметров, на полу я увидела мокрый след. Я протиснулась в щель и оказалась в прихожей.
Мешок из обычной дерюги, мешавший открыть дверь, был завязан веревкой. Он был похож на мешки с песком, которые использует Служба охраны окружающей среды в случае грозящего наводнения, но я очень сомневалась, что внутри этого мешка находился песок. Я понимала, что он был не настолько тяжелым. И не таким твердым, и не такой правильной формы, как мешок с песком, особенно мокрым. А этот мешок был не просто мокрым, из него так и сочилась жидкость.
– Виолетта! – вновь позвала я хозяйку.
Даже если Виолетта меня и слышала, она не откликнулась.
Дверь в дальнем конце коридора была распахнута, и я видела, что комната пуста. Да и никакого следа Бенни, пса.
Вот отчего моя тревога переросла в настоящий страх. Из-за пса, пусть даже такого старого и больного. Пес, как правило, никому не позволяет незаметно войти в свой дом, он так или иначе реагирует на гостя. Предположим, Виолетта спит, вероятно, она не слышала, как я ее звала. Но Бенни-то должен был меня учуять!
Прекрасно сознавая, что делать это мне страшно не хочется, я повернулась и наклонилась над мешком. Мокрый, твердый, но не песок. Стопроцентно не песок. Я вытащила из кармана маленький перочинный ножик, перерезала веревку – мешок завалился и открылся. Затем я взялась за кончики и вытряхнула влажное мертвое содержимое на потертый линолеум прихожей Виолетты.
Передо мной лежал Бенни. Он казался еще меньше, чем при жизни. К нему не нужно было прикасаться, чтобы понять: пес мертв. Но несмотря на это я наклонилась и погладила его жесткую шерсть. Вокруг морды и шеи он сам себя поранил, но эти раны были неглубокие: он из последних сил царапался, чтобы высвободиться, когда все глубже и глубже погружался в воды пруда или реки, куда его сбросили. Но в мешке он был не один. Я пошевелила рукой, и из мешка выпало что-то еще. Изогнувшись в последней конвульсии, на пол шлепнулась змея – вся в ужасных ранах, искалеченная и даже разорванная в нескольких местах.
Меня едва не стошнило. Я опустилась на холодный пол, понимая, что необходимо найти Виолетту, но ни сил, ни смелости сделать это у меня не было. В моей голове пронеслась самая невероятная мысль.
Было ощущение, что чего-то не хватает. Я вспомнила школьные уроки, когда мы проходили историю Древнего Рима и ловили каждое слово нашего учителя, развлекавшего нас байками о римском правосудии, пытках и казнях. Особенно нам запомнился один способ казни: осужденного – который, кажется, совершил самое тяжкое из преступлений – завязывали в мешок с собакой, змеей или другим животным, возможно, обезьяной или каким-то домашним животным, а потом сбрасывали в Тибр. Большинство ребят смеялись. Это было так давно! Было что-то комичное в таком подборе животных. Даже я так думала. Но мне никогда и в голову не могло прийти, как это ужасно – оказаться вместе с животным, каким угодно, в завязанном мешке, а потом быть сброшенным в реку. Любой стал бы бороться за жизнь – яростно, отчаянно, а повсюду зубы и когти, и легкие заполняет вода. И боль такая!..
Необходимо было найти Виолетту.
Я направилась по коридору в гостиную. Дверь в дальнем конце вела на лестницу. Нашарила выключатель и зажгла свет. Лестничный пролет был коротким, но, казалось, я взбиралась по ступенькам целую вечность.
На втором этаже я увидела две открытых двери. Слева – маленькая комнатка: двухъярусная кровать, буфет, камин и окно, выходящее на лес. Я собралась с духом и повернула направо.
Часть 1
1
Шестью днями ранее
С чего все началось? Думаю, с того дня, когда я спасла младенца от ядовитой змеи, узнала о смерти моей матери и повстречалась со своим первым привидением. Мысленно возвращаясь в тот день, я даже с точностью могу назвать время. Было почти шесть, раннее летнее утро пятницы, когда моей спокойной, размеренной жизни пришел конец.
Без семи минут шесть. Я бежала, выбиваясь из сил. Тяжело дыша и обливаясь потом. Нашла ключи и открыла дверь черного хода. Как только я вошла, мои юные питомцы начали пронзительно пищать.
Вытирая полотенцем шею, я прошла в кухню, подняла крышку инкубатора и заглянула внутрь. Их было трое. Каждый уместился бы на ладони – голодные, сердитые пушистые комочки. Птенцы сипухи: двух недель от роду, осиротевшие почти сразу после рождения, когда их мать сбил большой грузовик. Местный любитель птиц обнаружил мертвую сову, и он знал, где найти ее гнездо. Он принес птенцов в ветлечебницу, где я работаю ветеринаром. Они были еле живые, холодные и голодные.
С тех пор птенцы постоянно хотели есть. Я достала из холодильника поднос с едой для них, нашла щипцы и опустила в инкубатор крошечную мертвую мышку. Ждать пришлось недолго – птенцы быстро справились. Меня беспокоило то, что они уже слишком привыкли ко мне. Приручить диких птиц сложно. Без участия человека осиротевшие птенцы обязательно погибнут, но, с другой стороны, они не должны становиться зависимыми от людей. Я надеялась через пару недель подсадить их к взрослым совам, которые привили бы им навыки, необходимые птенцам для того, чтобы они смогли сами охотиться и прокормить себя, да и просто выжить. До тех пор я должна быть осторожной. Вероятно, пришло время пересадить их в вольер и начать пользоваться во время кормления перчаткой-манекеном, напоминающей по форме
