Мэт стоял в дверях, держась за ручку. Смешно, но я просто себя не узнавала, мне не хотелось, чтобы он уходил.
– Спасибо, что составила мне компанию в этом доме с привидениями, – сказал он. – Сразу же сообщи мне, если что-то узнаешь о змеиной коже, хорошо?
И он ушел.
24
В установленный час зазвонил будильник, вырвав меня из сна без сновидений во мглу небывалой печали. Я лежала в постели – я раньше никогда так не поступала, всегда вставала, если уж проснулась, – и прислушивалась к пению птиц за окном, испытывая необъяснимое чувство потери. Более сильное, чем после смерти матери. Я лежала так минут пятнадцать, может двадцать, размышляя над тем, удастся ли мне сегодня вообще вылезти из постели. Хоть к концу дня.
Но я таки встала – старые привычки тяжело менять – и сошла вниз, понимая, что что-то изменилось, что-то не так, по не понимая, что именно. Потом поняла. В доме царила тишина.
Клетка с совятами, как обычно, находилась на кухонной стойке. Крышка лежала рядом, а не на клетке, как должно быть. Оттуда не доносилось ни звука. Последние десять дней я просыпалась от писка голодных совят. Этим утром они молчали. Я оглянулась на заднюю дверь. Засовы, которые я установила минувшим вечером, были задвинуты. Я подошла к входной двери. Заперта на замок и задвижку. Я вернулась в кухню, не желая смотреть, что с совятами, но все-таки сделала шаг вперед и бросила взгляд через край клетки.
Я испытала облегчение, когда увидела, что клетка пуста. Шагнула назад, оглядела кухню в поисках того, что могло бы послужить насестом, как будто совята научились летать раньше времени, но их нигде не было. Я быстро обошла весь дом. Все двери и окна закрыты и заперты изнутри.
Кто, черт возьми, украл совят? И как ему это удалось? Когда я ложилась спать, совята были в своей клетке, так же как и в три часа ночи – именно тогда я вставала их кормить. Все окна и двери в моем доме заперты. Однако кто-то пробрался внутрь, причем второй раз. Я, честно признаться, совершенно не верю в привидения. Но этой ночью исчезли мои совята!
Разумеется, я сообщила об их исчезновении в полицию, но служащий, принявший мой звонок, хотя и был предельно вежлив, явно не придал никакого значения этому происшествию. Полицейские без энтузиазма восприняли перспективу расследовать второй случай «проникновения, которого не было».
Мэту я звонить не стала. Не нужно быть психологом, чтобы понять: состояние депрессии, охватившее меня, когда я проснулась, было связано именно с ним. Время, проведенное с Мэтом Хоаром, причем при довольно странных обстоятельствах, сопутствующих каждой нашей встрече, не пошло мне на пользу.
Приток новых пациентов задержал меня на работе до начала восьмого вечера. Когда я освободилась, сразу поехала к дому Виолетты. Я уже заезжала к ней по пути на работу, чтобы проведать ее и Бенни. Виолетта ничего не помнила о нашей вчерашней встрече, но приняла меня весьма радушно и радовалась, когда я хлопотала возле Бенни. Я привезла ей свежего хлеба, сославшись на то, что купила себе слишком много. Напоила ее чаем и разожгла камин.
Я напомнила ей, что она не должна водить Бенни гулять, и, более не полагаясь на ее память, прикрепила короткую инструкцию к входной двери. Пообещала приехать вечером с лекарствами и уехала, оставив Виолетту коротать печальный холодный день.
И вот я снова ехала к ней. У меня с собой было лекарство, способное вылечить хроническую сердечную недостаточность, которой страдал Бенни. Я купила также необычайно дорогой корм для старых собак и кое-что из диетических продуктов. Я почти наверняка тратила деньги впустую, но ощущала потребность сделать хоть что-нибудь для этого бедного маленького пса и его хозяйки.
Я постучала в дверь и удивилась, но приятно удивилась, увидев на пороге Салли – мою соседку, местную сиделку, которая делает самые вкусные бутерброды с беконом.
– Привет, входи, – пригласила она меня и пошла вперед по узкому коридору. – Виолетта рассказывала о тебе. А ты становишься популярной! Виолетта говорила, что должна тебе что-то рассказать.
– Она меня помнит?
– Да, у нее случаются провалы в памяти, но каждый раз не знаешь, что тебя ждет.
При моем появлении Виолетта попыталась встать, но на это у нее ушли последние силы. Я замахала рукой, чтобы она не беспокоилась, и наклонилась к Бенни. Пес лежал на коврике и тяжело дышал.
– Как он сегодня, Виолетта? – поинтересовалась я.
– Кажется лучше, немного лучше.
Она сказала это с оптимизмом, не в полной мере отражающим истинное положение вещей. Бенни все еще был очень болен. Мне не понадобилось много времени, чтобы сделать ему очередной укол. Я взяла его миску, намереваясь отнести ее к раковине, чтобы помыть, прежде чем пытаться накормить пса.
– Вы ошиблись, дорогая, – сказала Виолетта, протягивая ко мне руку, когда я вернулась в комнату. – Уолтер не умер. Я сегодня вспомнила, но вы уже уехали. Его просто забрали в больницу сделать пару анализов. Он скоро вернется домой. Он сам мне говорил.
Я поставила миску Бенни на место и позволила Виолетте взять себя за руку, а сама стала поглаживать ее руки. У нее была мягкая кожа, как у младенца, только дряблая, а под ней – одни кости.
– Виолетта, мне очень жаль, но…
Я замолчала и посмотрела на Салли. Она сейчас справилась бы явно лучше меня. Моя парафия – страждущие, больные животные.
Салли бросила быстрый взгляд на Виолетту, но не нашлась что сказать.
– Ну, признаться… – начала она и замолчала.
Виолетта поверглась к ней.
– Уж ты-то должна знать, дорогая. Должна была видеть его в больнице.
– Виолетта, Уолтер больше не в больнице, – произнесла Салли. Она смотрела на меня. – К сожалению, мы не знаем, где он.
Я удивленно приподняла брови, потом посмотрела на Виолетту, не решаясь, как и Салли, на откровенное признание.
– Девочки, я ведь не вчера родилась, – заявила Виолетта. – Меня трудно испугать.
Салли улыбнулась – она приняла решение.
– Я кое-что разузнала сегодня, – сообщила она, переводя взгляд с меня на Виолетту. – Уолтер действительно поступил в больницу двадцать восьмого августа минувшего года. Я даже могу сказать, в какой палате он лежал, какие лекарства принимал, хотя и не должна этого говорить. Он неспешно, но уверенно шел на поправку. До шестого сентября.
– А что произошло шестого сентября? – спросила я.
Сидя между нами, Виолетта выказала такой же живой интерес, как и я. Ее глаза оказались голубее, чем я думала.
– Никто толком не знает, – ответила Салли. – На прошлой неделе в больнице зависли компьютеры, система не работала целый час. Пропала куча данных, включая и сведения о всех престарелых пациентах с начала сентября и до конца месяца. Разумеется, данные восстановят, в больнице дублируют записи, но хранятся они отдельно. Мне сказали, что нет никакой спешки, восстанавливать их не торопятся. Могут пройти недели, прежде чем мы узнаем правду.
– Неужели его никто не помнит? – удивилась я. – Никто из персонала?
– Никто. Таких мне найти не удалось. За последние полгода сменилось много временных сотрудников, а медсестер, которые ухаживали за ним, перевели. Времени поспрашивать у меня было в обрез.
– А как же журнал учета в приемном отделении? – напомнила я. – Разве туда не вносят запись о том, что пациент умер в больнице?
– Это я успела проверить. Просмотрела с июня до конца года. Нашла запись о смерти Эделины восемнадцатого ноября. И все. Никакого упоминания о том, что Уолтер умер. Пока мы не посмотрим в больничных документах, нам следует принять версию Виолетты. Уолтер не умер.
У меня на языке вертелся вопрос. Если он не умер, где же он, черт возьми?
– Мне сама Эделина сообщила, что Уолтер умер, – сопротивлялась я, не в состоянии в это поверить. – То же она сказала и священнику. И соседям. Зачем ей было так поступать, если это неправда?
