стояли деревянный стол и два кресла. На столе горела свеча. Сад был небольшим, лужайка – метров двадцать, за низким заборчиком – обрыв. Высокий мужчина, сидевший за столом, ждал, пока я подойду. Когда я приблизилась настолько, что смогла увидеть отблеск лунного света в его черных глазах, он произнес:
– Мне нельзя с тобой разговаривать.
Он поднес маленькую бутылочку ко рту и сделал глоток.
– А мне посоветовали не общаться с тобой, – призналась я, переходя на «ты».
Он поднял бутылочку.
– Будешь? – спросил он.
– Ты в субботу прилетел вовсе не из какой-то Индонезии, – заявила я. – Ты прилетел из Папуа – Новой Гвинеи. Полиции известно, что тайпан прибыл именно оттуда.
Шон еще глубже утонул в кресле.
– Об этом известно только потому, что я так сказал. И какая разница, откуда я прилетел? В самолет живую рептилию контрабандой не пронесешь.
Если Шон и был виноват, то он невероятно умело это скрывал.
– Значит, ты был в Папуа – Новой Гвинее? – уточнила я.
– Был. Провел там целых десять дней со своим директором, планируя снять очередной цикл фильмов. Цикл из шести программ, все об островах.
– Зачем же ты сказал, что был в Индонезии?
Шон вздохнул.
– В Штатах есть парень, тоже герпетолог, который вот уже много лет вынюхивает, каковы мои планы. Каждый раз, когда он узнает о задуманных мною проектах, старается меня опередить. Он, разумеется, все делает задешево, поэтому может «десантировать свои войска» намного быстрее меня. Он снимает дерьмовые передачи, но стоит ему затронуть актуальную тему – и мне уже нет смысла ее раскручивать. Отсюда и выдуманная поездка в Индонезию. Просто пытаюсь сбить его со следа.
– Да?
– Поверь мне, Клара, с моей внешностью через таможню не пронесешь и маникюрные ножницы, что уж говорить о смертельно опасной змее. Длинноволосого мужчину в джинсах и футболке останавливают и обыскивают перед каждым полетом. Съемочная группа постоянно шутит: чтобы пройти со мной таможню, нужно выезжать заранее.
Он поднес бутылку ко рту, не сводя с меня глаз. Полиция проверит его показания, поговорит с директором, установит, существует ли герпетолог-конкурент. Мне это ни к чему. Я и так знаю, что он сказал правду.
– Будешь? – снова предложил он.
Я задумалась. На пару секунд.
– Буду, пожалуй.
Он встал, жестом пригласил меня присесть и исчез в доме. Вспыхнул свет, через приоткрытую дверь я видела очень маленькую аккуратную кухоньку. Я повернулась, чтобы посмотреть на океан, и услышала, как хлопнула дверца холодильника. Чайки летели на север, к морю, и, пролетая, отбрасывали черные тени на лужайку.
Жара сменилась прохладой, но воздух был недвижим. Я слышала, как вернулся и занял свое место Шон. Он протянул мне бокал и бутылку с ликером янтарного цвета. Я поставила бокал на стол и глотнула прямо из горла, как это делал Шон. Легкий, изысканного вкуса напиток ожег мне горло, это ощущение застигло меня врасплох. Я ожидала чего-то более густого, крепкого.
– В холодильнике у меня есть вино, если хочешь, – предложил Шон.
– И ликер сгодится. Мне нравится, – честно призналась я. И через секунду добавила: – Моя первая бутылка спиртного.
– За вечер? – Шон придвинул свое кресло таким образом, чтобы сидеть напротив меня.
Я продолжала разглядывать темное небо, хотя чайки уже улетели.
– В жизни, – ответила я.
Шон молчал, но когда я повернулась к нему, его взгляд был устремлен на меня.
– Моя мать пила, – объяснила я. – Много лет, еще до моего рождения. Она оставила профессиональные занятия музыкой и вышла замуж за сельского священника, на двадцать нет старше нее. А потом поняла, что такая жизнь не по ней.
Шон по-прежнему хранил молчание, но глаз с моего лица не спускал. Видимо, из-за сгущавшихся сумерекя была не против его взгляда.
– Она старалась изо всех сил, – продолжала я, отдавая матери должное. – Лечилась, постоянно лежала то в одной, то в другой больнице. Бывали времена, когда она по нескольку месяцев могла обходиться без выпивки, но рано или поздно все равно срывалась. Тяга к спиртному была непреодолимой.
Шон положил свою руку на мою, я даже подпрыгнула от этого неожиданного жеста.
– Холодает, – произнес он, превратно истолковав мою дрожь. – Пошли в дом.
– Нет-нет, все отлично, – быстро возразила я. – Мне уже пора. Я кое-что хотела у тебя спросить.
Он неохотно, как мне показалось, убрал руку.
– Спрашивай.
Я изложила ему свою гипотезу об американском проповеднике, который в конце пятидесятых годов занимался в моем поселке укрощением змей. Однажды ночью что-то пошло не так, и в результате была разрушена церковь и погибли четыре человека.
– Знаю, что это было давным-давно, – сказала я, – но мне кажется, что последние события в нашем поселке как-то связаны с тем пожаром в церкви. Похоже, что жертвами являются старики, жившие в поселке в 1958 году.
– И если ты узнаешь больше, то, возможно, поймешь, кто за это в ответе?
– Я видела фильм, который ты снял. Об укрощении змей, – заявила я. – Может быть, ты можешь мне рассказать что-нибудь важное?
– Например?
– Во-первых, как это делается. Как этим людям удается брать в руки гремучих змей? Почему они их не кусают?
– Кусают. Смертельные случаи – не редкость.
– Да, но не столь многочисленны, как можно было бы предположить. Ходят слухи, что либо гремучкам удаляют ядовитые клыки, либо извлекают яд перед началом службы, либо им что-то вкалывают. Ты не думал об этом, когда снимал фильм?
– Конечно же думал. В одной церкви нам позволили осмотреть змей перед службой. Десять взрослых особей, целые и невредимые, никакого постороннего вмешательства. Все смертельно опасны. Мы видели, как люди поднимают их высоко над собой, обматывают вокруг шеи, передают другим верующим. Думаю, в некоторых церквях проделывают ловкие трюки, но не везде. В той, где я снимал, никакого обмана.
– Но как? Как они это делают?
Шон улыбнулся.
– Что ж, у меня есть своя теория. Хочешь послушать?
Я чуть не улыбнулась в ответ, но вовремя опомнилась.
– Да, с удовольствием.
– Когда-нибудь слышала об офитах?
– О ком?
– Об офитах. Их еще называют «люди-змеи». Была такая гностическая секта в Северной Африке в десятом веке нашей эры.
– Гностики… Древние еретики, которые хотели получить больше духовных знаний, чем могла предложить официальная церковь?
– Дочь священника, да? В то время образовывалось множество подобных сект, но их всех объединяло то, что они считали важной роль змея в истории Адама и Евы. Для них библейское Древо познания в райском саду символизировало гнозис, или знание. А змей был стражем этого Древа, стражем знания, если хочешь. Для них змея символизирует понимание и просвещение.
