Мы свернули за угол, и тут между нами разгорелся спор, чуть до драки не дошло. Карлик, Кармело и Нахалюга утверждали, что колбаса, хлеб и вино созданы Христом по образу и подобию нашего желудка. А мы с Чернявым, Чуридду и Золотничком возражали, что всякому овощу — свое время. Нас было больше, и потому им пришлось поневоле запастись терпением.
По узким извилистым улочкам мы добрались до жилища Пирипо.
Дверь нам открыл его сын.
— А где остальные припасы? — спросил он.
— Вон они! — Мы показали на корзины.
— Ну входите.
В доме стоял аромат только что испеченного хлеба. Отблески из печи слабо освещали лестницу.
— Яно! — крикнул сын Пирипо. — Все готово! Возьми осла да проводи ребятишек.
Яно был мужик лет шестидесяти, высокий, костистый, с разбойничьим взглядом.
— Ну что? — сказал Нахалюга. — Нас вокруг пальца обвели. Как мы теперь избавимся от старика?
Хозяева уложили провизию в закрытые ящики. Яно погрузил на осла и наши корзины.
— Ну ладно, — объявил вдруг Чернявый. — Мы пошли.
— Куда это? — встрепенулся Яно, — А кто мне помогать будет? Надо же еще к Салеми зайти.
К счастью, учитель жил неподалеку; жена его, узнав голос Яно, сразу отворила нам и провела наверх, где уже стояли приготовленные корзины.
Взявшись за ручки, мы загалдели:
— О-го-го, тяжесть-то какая! Дядюшка Яно, мы без вас не управимся!
— Тихо вы! — цыкнула на нас жена Салеми.
— А чего бояться? Ведь американцы еще не нагрянули.
Дядюшка Яно поднялся наверх, а мы прошмыгнули мимо него и высыпали на улицу. Глупый старик громовым голосом слал нам вслед проклятия.
— Берите осла — и за мной! — скомандовал я.
Но осел оказался ученый: уперся — и ни с места.
— Все, нам крышка! — прошептал Нахалюга.
— Лупи его по бокам! — не растерялся Кармело.
Оглушенный пинками, осел решил не дожидаться своего хозяина и неохотно затрусил по улице. Новый град ударов заставил его прибавить шагу и свернуть за угол.
— Стой! — кричал сзади Яно. — Стой, бесовское отродье! — Потом чуть потише, плачущим голосом: — Ребятки, милые, не губите!
Мы услышали его шаги, удаляющиеся по другой улице: в темноте бедняга свернул не туда. И как тут не сбиться, когда кругом хоть глаз выколи!
— Айда к пещере Святой Агриппины! — сказал Нахалюга.
Где-то в деревне взревел осел, ему откликнулся другой, тогда и наш, не утерпев, позвал своего хозяина:
— Я тут! Я тут!
Мы вдарили ему пару раз, он сразу затих и покорно пошел за нами.
— Если опять заревет, суньте ему хлеба, — посоветовал опытный Кармело.
Мы дали ослу краюху, и он тут же успокоился, заработал челюстями.
На окраине мы разгрузили и отпустили осла: пусть идет своей дорогой.
К пещере вверх по склону вела тропинка, вьющаяся среди сухой травы и низкорослой ежевики.
Мы подхватили нашу добычу и стали втаскивать ее в черный проем пещеры, передавая из рук в руки.
— Ох, сейчас надорвусь! — стонал Чуридду.
Поставив все у входа, мы решили закусить хлебом и колбасой, но, к удивлению своему, обнаружили еще жареную козлятину и двух кур.
— Это, видать, для командира припасено, — заметил Золотничок.
— Теперь мы тут командиры, — отозвался Карлик, первым набрасываясь на еду.
Опустившись на колени, словно перед алтарем, мы последовали его примеру.
— Вот спасибо вам, защитнички вы наши! — с набитым ртом приговаривал Чернявый.
Мы вмиг расправились с козлятиной и разодрали на куски обильно сдобренную перцем, запеченную с сыром курицу.
— Прямо благодать господня! — причитал Чуридду. — Умереть можно от одного запаха!
— От еды не помирают, — оборвал его Золотничок.
Осел ждал нас у дороги, с шумом вдыхая ночной воздух.
— Ишь ты, учуял, скотина, — догадался Кармело: в кузне у отца он успел хорошо изучить повадки животных. — А ну гляди, что сейчас будет!
Он схватил два калача, швырнул их вниз, они покатились, увлекая за собой камни и множась, будто по мановению волшебной палочки.
Осел на лету поймал один калач и впился в него зубами. Видно, оголодал еще больше, чем мы. Однако пришлось отогнать его камнями: ведь случись кому-нибудь пройти мимо, и осел бы нас выдал.
На деревенской церкви зазвонили колокола.
— Полночь бьют! — спохватился Нахалюга. — Мы что, до утра будем тут обжираться?
На горизонте вдруг словно заполыхало зарево, рассыпав над верхушками деревьев оранжевые искорки. Мы остолбенели: никогда еще не видали мы такой огненно-кровавой зари.
— Не пойму, лес, что ли, горит? — сказал Чернявый.
— Это возле Виццини, — определил Кармело.
Мне тоже почудился запах гари; пока я раздумывал, что бы это могло быть, Чернявый затрещал прямо мне в ухо:
— Да нет, какой там лес! С чего бы ему вдруг загореться? Это война, как же мы забыли!.. Бьюсь об заклад, там идет сражение.
— Стреляют, провалиться мне на этом месте! — подтвердил Золотничок. — Слышите? Где-то возле Минео.
Мы прислушались: не разберешь, то ли лес шумит, охваченный пожаром, то ли просто ветер завывает.
— Ха-ха-ха!
Мы все как один повернулись к Чуридду.
— Чего ржешь-то?
— Да над вами! С жиру вы беситесь, вот что. Далась вам эта стрельба, когда у нас еще столько жратвы!
— А война? — опешил Нахалюга.
— Хрен с ней, с войной! — весело подмигнул нам Чернявый. — Брюхо набили — до остального нам дела нет.
И мы снова стали поглощать хлеб, колбасу, инжир и прочие яства. До того наелись, что еле языками ворочали. А в ящиках и корзинах оставалась еще добрая половина провизии. Порешили все это спрятать здесь, под гулкими, мрачными сводами пещеры, а назавтра вернуться и продолжить пир. Спустившись в деревню, мы разошлись кто куда. Я и Золотничок направились по длинной притихшей улице к церкви Святой Марии, все еще утопавшей в зное.
II
Проснулся я поздно. Надо мной стояла мать и читала мне проповеди, молитвенно сложив руки.
— Что ж ты делаешь, сынок? Отец пятый год воюет за вас в Абиссинии, тебя заместо кормильца оставил, а ты где-то шляешься до поздней ночи!
