стенах, отделанных дубовыми панелями, висели в позолоченных рамах английские пейзажи. Джо была почти уверена, что одна из картин — подлинный Констебл. Вдоль стен стояла мебель — вся как на подбор дорогой антиквариат. Искренне или неискренне боролся Найджел Наффилд за права человека, это еще предстояло выяснить, но вот то, что он всегда следил, чтобы на его куске хлеба был толстый слой масла, не вызывало сомнения.
Высокий, элегантный красавец с густой седой шевелюрой — результат регулярного подкрашивания серебристым оттеночным шампунем, как предположила Джоанна, — носил волосы зачесанными назад, оставляя открытым высокий ученый лоб. Портрет дополняли очки в золотой оправе. Он излучал обаяние и самоуверенность итонской выделки. О его тщеславии ходили легенды. Найджел был особенный во всех отношениях, и он это знал. Решив, что она не очень приглянулась ему, Джо сделала вид, что ей все равно: для намеченной работы лучшей кандидатуры, конечно, они не найдут. Приближаясь сейчас к своему шестидесятилетнему юбилею, Найджел Наффилд обитал на олимпе своей профессии уже более двадцати лет.
«Это дело станет настоящей сенсацией, — вскользь заметил он, не подозревая, что фактически повторяет слова Филдинга. — Разумеется, права потерпевшей стороны достойны того, чтобы за них боролись. Я, пожалуй, возьмусь за это дело. Если устроить так, чтобы к его рассмотрению приступили после второго октября, к слушаниям будет совершенно иное отношение. По-моему, у нас есть реальный шанс выиграть процесс. Передайте Полу, что это мое обоснованное, твердое мнение».
Джоанна тут же помчалась обратно в Кэнери-Уорф, получила окончательное добро Пола и засела за статью, знакомившую читателей с намерением Филлипсов в частном порядке выдвинуть обвинение в похищении и изнасиловании против человека, которого они с самого начала считали убийцей Анжелы. Какими бы ни были причины, по которым муж позволил ей ввязаться в эту авантюру, он не мог не почувствовать удовлетворения от результата, хотя бы на этом, первом этапе. Разумеется, ее статья стала главной темой номера.
Если уж Пол Поттер принимал решение, он доводил дело до конца и мужественно отстаивал свои убеждения, — незаменимое качество, делавшее его таким ярким редактором. Передовица, написанная самим Полом, требовала изменений в британских законах — особенно положения, запрещавшего повторно судить человека за преступление, по которому его уже судили и оправдали, — и включения четвертой статьи седьмого протокола Европейской конвенции о правах человека в британский Акт о правах человека. Разумеется, эти требования были невыполнимы, поскольку процесс изменения законодательства шел трудно и не предусматривал стремительных действий, но это был отличный ход, чтобы привлечь внимание общественности. Передовица также требовала реалистического, конкретного и современного пересмотра положений, касающихся ДНК-анализа в качестве доказательства в британском судопроизводстве.
Внутри газеты помещалось душераздирающее интервью с матерью Анжелы, которое Джоанна, пока дожидалась окончательного одобрения, взяла у Лилиан. «НИ МИНУТЫ НЕ ПРОХОДИТ, ЧТОБЫ Я НЕ ДУМАЛА О МОЕЙ ДЕВОЧКЕ, О МОЕМ АНГЕЛЕ», — кричал заголовок на центральном развороте, рассчитанный на то, чтобы ничьи глаза по всей стране, где бы за завтраком ни развернули газету, не остались сухими. «ЕЕ УБИЙЦЕ МЕСТО В АДУ» и «МЫ ПРОСТО ХОТИМ СПРАВЕДЛИВОСТИ» — заявляли другие заголовки.
Накануне вечером Поттер вместе с юристами газеты сосредоточенно обдумывал и тщательно взвешивал каждую фразу. О’Доннелла судили и оправдали, и они явно подставляли себя под удар с его стороны. Но Джоанна знала, что муж просматривал газету до глубокой ночи и лег спать очень довольным: «Комет» удалось далеко продвинуться в убеждении читателей, что О’Доннелл виновен с головы до пят, и не сказать об этом ни единого слова открытым текстом.
На следующий день поднялся настоящий шум. Все другие средства массовой информации — пресса, телевидение, радио, Интернет — подхватили тему, поднятую «Комет».
Около полудня Джоанне позвонил Филдинг.
— Я знал, что ты не удержишься, — сказал он, к ее крайнему раздражению. И добавил: — Но как классно получилось. Ты — гений. На этот раз мерзавец пойдет на дно. Я нутром чую.
Если бы Филдинг соблюдал политкорректность, он перестал бы быть Филдингом.
Глава десятая
Следующие несколько месяцев Джо жила как в безумном водовороте. Заварив всю эту кашу, она, естественно, желала находиться в самой гуще событий. Филлипсам постоянно требовалась поддержка с ее стороны. А еще у нее были встречи с Наффилдом в Лондоне и ее рубрика, где Джоанна не жалея сил готовила почву для грядущего судебного процесса, разумеется не заступая за грань дозволенного по отношению к закону. И еще у нее была Эмили, такая рассудительная и независимая. Она не упрекала, но от этого Джоанна еще сильнее чувствовала себя виноватой, так как проводила больше, чем обычно, времени вне дома — в редакции или в Девоне, а половину времени дома все равно работала — сидела на телефоне или печатала на компьютере.
Джоанне всегда хотелось участвовать в газетной кампании такого рода. Пусть она сильно уставала, но все шло замечательно гладко. Во всяком случае, пока не начались слушания в суде, наконец назначенные, примерно как они и планировали, на конец октября. Однажды решившись, Филлипсы не собирались отступать и даже проявляли все больший интерес к приближающемуся суду, где О’Доннелл наверняка получит по заслугам. Все это время Джоанна находилась рядом с ними.
Так же, как и Найджел Наффилд, похоже уверенный, что все идет как надо, и что теперь законники кудахтают по-новому, и ему без труда удастся убедить оукхэмптонский городской суд передать дело Джимбо О’Доннелла на следующую ступень правосудия — в эксетерский королевский суд.
«Вот тут-то он и попался, — говорил Наффилд Джоанне. — Независимо от меры пресечения, которую назначает О’Доннеллу, ему предъявят обвинение в изнасиловании и похищении человека. И значит, у полиции появится законное основание взять у него биологический материал для ДНК-анализа даже без его согласия. Акт о полиции и доказательствах восемьдесят четвертого года нам на руку». Наффилд был уверен, что, когда дело передадут в следующую инстанцию, в игру вступит Королевская прокурорская служба. «Между нами, Джо, мне намекнули, в случае частного обвинения такое происходит в девяноста девяти случаях из ста, — откровенничал он с Джоанной. — Кто-то проделывает всю черновую работу, рискуя проиграть, а как только становится ясно, что приговор вынесут обвинительный, в игру с удовольствием вступают ребята из прокуратуры. С их стороны было бы глупо не воспользоваться подвернувшимся шансом».
«Все выглядит неплохо, — думала Джо. — Может, Королевская прокурорская служба и не готова сама взяться за это дело. Но если кто-то из прокуратуры его действительно обнадежил, пусть даже неофициально, — это верный знак, что, по их мнению, обвинение не должно развалиться».
Затем Наффилд занялся составлением собственно обвинительного заявления. Он позвонил Джо и сказал, что нет необходимости вызывать О’Доннелла повесткой: его адвокаты — почти все та же именитая команда, что и в прошлый раз, — информировали суд, что их подзащитный явится в зал суда добровольно.
Наффилд ликовал, в отличие от Джоанны. Почему-то она ожидала, что Джимбо и его адвокаты используют все законные и незаконные уловки, но не допустят дело до суда. Их неожиданная сговорчивость ее насторожила.
Наффилд, сама добродушная самонадеянность, снисходительно заверял ее, что все идет как по маслу.
«Джо, когда его команда даст нам основание беспокоиться, тогда и будем беспокоиться, — сказал он. — А пока я уверен, что подачи с нашей стороны безупречны. Главное — мощно заявить о себе, сразу завладеть инициативой!»
Джо не понимала крикет. Все, что она знала об этой игре, сводилось к тому, что, если ты внутри, ты выходишь, а если снаружи, то входишь. Ни то ни другое не вселяло в нее уверенности.
