— Работаешь на кафедре своего отца… Законом это не разрешается… Пока все тихо — ничего. Но если ЧП — такой мог разгореться сыр-бор…
Она пожала плечами.
— Я работаю по специальности… И никаких поблажек от отца мне не надо…
Они замолчали.
Птица пролетела над головой.
Где-то вдалеке прогрохотал поезд.
— Сво-ободные люди! — то ли одобрительно, то ли, наоборот, осуждающе, во всяком случае, вкладывая в эти слова какой-то свой особый смысл, произнес Костя Попов.
Наташа завтракала дома, на кухне.
Вера Захаровна наливала ей чай.
— Мама, — спросила Наташа, — как жарить оладьи из тертой картошки? Вера Захаровна изумленно посмотрела на нее.
— Не знаешь? — спросила Наташа.
Вера Захаровна поставила на стол чайник.
— С ума сойти! — сказала она.
— Ты что? — не поняла Наташа.
— Ничего. Не узнаю тебя.
— Почему? — Наташа рассмеялась.
— Дома, — сказала Вера Захаровна, — стол накрыть не допросишься… Чашку за собой не вымоешь…
Наташа весело смотрела на мать.
— Мамочка, — очень нежно проговорила Наташа, — ты, кажется, ревнуешь?
А они ездили вдвоем в красной машине «Жигули».
Ездили по городу. Но чаще выезжали на природу.
— Останови, — как-то попросил Попов Наташу.
— Что такое? — удивилась она.
— Останови!
Она свернула на обочину. Взяла на тормоз. Вопросительно обернулась к нему.
Попов обнял ее за плечи и поцеловал.
Она вся прижалась к нему.
Мимо проносились тяжело груженные МАЗы. Переполненные автобусы. Быстрые легковушки.
Наташа и Попов целовались.
— Теперь езжай, — разрешил он.
— Не хочу, — сказала она.
— Почему?
— Целуй еще, — приказала она.
Они смеялись.
…Машина выехала за город.
— Куда прикажете? — спросила Наташа.
— На кладбище.
— Интересно! — сказала она.
— Сегодня мамина годовщина, — объяснил он. — Ленка с мужем придут…
— А! — Наташа стала серьезной. — Тебя… подождать?
— Не надо, Наташенька, — сказал он. — Ты езжай…
Две фотографии на фарфоре: чинный мужчина и красивая улыбающаяся женщина, родители Кости Попова, какими они никогда не были при жизни, смотрели с могильной каменной плиты.
Ниже шла надпись: Попов Иван Тимофеевич, Попова Любовь Дмитриевна. И годы их жизни.
У могилы возились трое: Попов, сестра его Лена и ее молодой муж Саша.
Попов ставил вокруг могилы новую деревянную ограду, а Лена с Сашей сажали многолетние цветы.
— Привез бы свежей земли, — сказала Лена Саше. — У ворот — навалом.
— Ага, — сказал Саша. Взял тачку, бросил туда лопату и ушел.
Вбивая колышек в грунт, Попов спросил:
— Ну решилось у него? Остаетесь? Или уезжаете в Омск?
— Пока еще ничего не известно, — сказала Лена. Она выдергивала из земли корни старых увядших цветов.
— А ты узнай, — сказал он. — Поздно будет.
— Что поздно? — не поняла Лена.
— Нам с тобой меняться, — сказал Попов. Колышек не влезал, и Костя два раза с силой ударил по нему молотком. — Меняться квартирами надо сейчас, не откладывая.
Лена присела на корточки.
— А если не уедем в Омск? — спросила она. — Как же мы с Сашей там останемся? На краю света?
— А я — как? — спросил Костя.
Он теперь взялся за другой колышек.
— Живу и ничего… До института — больше часа… В библиотеку выбраться — целое событие… И вы не пропадете.
Она машинально ковыряла пальцем землю.
— Мне вашего не надо, — сказал Попов. — Ты знаешь, я сам отдал тебе родительскую квартиру, уехал к черту на кулички… Если твердо остаетесь — живите на здоровье… С дорогой душой! Но допустить, чтобы пропала родительская квартира, перешла в чужие руки… — и он отклонился, посмотрел, ровно ли вошел колышек. — По-моему, очень неразумно. И нелогично.
Теперь он планками соединял вбитые колышки.
Лена взяла свежий цветочный корень, подержала его, положила на землю, сказала:
— Когда мы женились, Сашка знал: жить будем в маминой квартире.
Попов поднял голову.
— А что, — спросил он, — Сашка не на тебе — на маминой квартире женился?
Она смотрела на него.
Совсем еще детское лицо. На голове круглые кудельки.
— Господи, — сказала, — какой же ты жестокий!
Он бросил на землю молоток. Выпрямился.
— Жестокий? — спросил. — Правильно… Справедливо говоришь… Из-за этой самой жестокости я и вкалываю на семью с младенческих лет… Когда отца не стало… С восьмого класса — завод и школа рабочей молодежи… Другие пацаны в кино, а я права не имею… Четыре гривенника — шоколадка любимой сестричке Леночке…
Она сидела на корточках и снизу вверх смотрела на него.
— Я тебе заплатить должна, что был хорошим братом? — тихо спросила она.
— Нет, — сказал он. — Ошибаешься… Тебе со мной никогда не расплатиться… Мою юность, пропахшую потом, не вернуть… А вот по-человечески ценить могла бы…
Вот так они разговаривали возле родительской могилы. А чинные, благообразные мужчина и женщина, какими никогда не были при жизни, невозмутимо смотрели на них с каменной плиты.
Лена сказала тихо:
— Ясно. Если сейчас поменяемся, значит, ценю… А не поменяемся — не ценю… Прекрасно ты рассуждаешь…
— Я логично рассуждаю, — сказал Попов.
…Саша вез тачку со свежей землей. В земле торчала лопата.
