— Предлагаю вопрос этот вынести на рассмотрение СТО.
В ту пору в небольшом зале Совнаркома время от времени прокручивали свежие хроникальные ленты.
Невеселые это были ленты.
Голодные дети протягивали перед собой руки… В небе торчали обледенелые заводские трубы… Вокруг раскинулась бесконечная свалка ржавого железа… В заброшенных станках вили себе гнезда птицы…
3 января 1922 года в зале среди немногочисленных зрителей находились Феликс Эдмундович Дзержинский и Генрих Осипович Графтио.
С тяжелым чувством смотрели они на экран.
Вот на полотне появился опустевший, полуразрушенный заводской цех. На полу на кучах тряпья спят бездомные люди… Вверх колесами валяется старенький паровоз… Голый остов бывшего вагона. Над несуществующей дверью табличка: «1-й класс».
Откуда-то вдруг взялась нарядная девочка с бантом в волосах, с букетом цветов. Экипаж. Веселье. Сытые люди…
Механик у аппарата сказал:
— Простите, пожалуйста… Это случайно, из старой ленты…
Дзержинский, наклонившись к Графтио, произнес тихо:
— Все это имеет прямое отношение к нашему разговору, Генрих Осипович…
Графтио кивнул.
…Свалка появилась на экране. Свалка до небес. Ее объезжает человек в инвалидной коляске.
Подпрыгивая на шпалах, несется по заброшенному железнодорожному пути инвалидная коляска. Скаля зубы, хохочет инвалид…
Зажегся свет.
Дзержинский и Графтио вышли из зала.
Феликс Эдмундович сказал настойчиво, резко:
— И я с Гаккелем совершенно согласен. Строительство машин в России означало бы приспособление наших заводов к развивающейся технике. А иначе — закрытие заводов и рабство иностранному капиталу… Вы сейчас видели…
Графтио сдержанно ответил:
— Якова Модестовича я знаю с девятьсот третьего года, вместе строили петербургский трамвай у «Вестингауза». И проект его тепловоза рекомендовал Глебу Максимилиановичу именно я… Но, — он сделал жест рукой, — его идея строить тепловоз сейчас в России… — Графтио поискал верного слова, — требует, Феликс Эдмундович, тщательного, очень тщательного обдумывания…
Дзержинский перебил его:
— Простите, я вам еще скажу… Строительство машины в России явилось бы технической проверкой наших ученостей… — Он повысил голос. — Надо их заставить работать по конкретному заданию, посмотреть, на что они тут способны… Или же прогнать… А то, ей-ей, кое-кто даром ест советский хлеб, если вообще не во вред республике… Вот как стоит вопрос, Генрих Осипович…
— И так, и не так, Феликс Эдмундович, — грустно сказал Графтио.
В одной из комнат Совнаркома готовилось завтрашнее заседание Совета Труда и Обороны.
Мужчина, прохаживаясь из угла в угол, диктовал машинистке.
— Пункт первый повестки дня… Реввоенсовет возбуждает вопрос о постройке железнодорожной ветки от станции Сосновец — Тунгутская длиною в 56 верст…
— Какая длинная, — сказала машинистка.
— Основания: связь Петрозаводска с Карелтрудкоммуной и военная обстановка…
В комнату вошли Дзержинский и Графтио.
— Здравствуйте, — сказал. Дзержинский. — Здесь Глеб Максимилианович?
— Еще не возвратился от Владимира Ильича. — Мужчина перестал диктовать, обратился к Графтио: — Завтра на заседании СТО тепловозный вопрос. Вы будете докладывать?
— Я или Ошурков… А скоро придет Глеб Максимилианович?
— Обещал быть не поздно. Дождитесь, пожалуйста, его, он просил.
Дзержинский и Графтио отошли к окну.
— Я с вами совершенно согласен, — сказал Графтио. — Загрузить сейчас отечественные заводы крайне важно, Но ежели решим вариться только в собственном соку, значит, заведомо откажемся от богатого заграничного опыта. А Ломоносом прав: задача — побудить иностранцев вложить в дело их опыт, их практическое умение…
— Учиться можно людей командировать, — возразил Дзержинский.
— Можно, — сказал Графтио. — Можно, разумеется. — Он вздохнул. — Но пока они обучатся и вернутся, сколько времени пройдет?.. Заграничное строительство машины спасло бы нам время и избавило от многих «детских болезней» новизны…
Дзержинский помолчал.
— Генрих Осипович, — сказал он, — это академический подход… Вы шире взгляните. — Он произнес убежденно: — Постройка тепловоза в России превратилась бы в наше всеобщее дело. Не отдельных лиц, а всего Госплана, всего НКПС, всего ВСНХ и всей нашей партии изо дня в день… Что сравнится с пользой от такого, — он повысил голос, — политического строительства?
— Разумеется, — сказал Графтио. — Разумеется, Феликс Эдмундович. Но как бы еще примирить политику, — Графтио засмеялся, — с наукой? Вы не знаете такого соломонова решения?
— Знаю, — сказал Дзержинский.
— Какое же?
Мужчина, диктующий машинистке, взял со стола новую пачку бумаг. Стал читать:
— Пункт шестой повестки дня. О возмещении ЦУСом ВСНХ военному ведомству пятнадцати тысяч комплектов обмундирования, забранных НКПС для сторожевой охраны. Пункт седьмой повестки дня. О возражении Наркомфина на постановление распорядительного заседания СТО о безакцизном отпуске Укракосо двухсот тысяч пудов соли на премирование работ по подвозу и вывозу топлива.
Дзержинский прислушался к его словам. Проговорил:
— Соломоново решение — один тепловоз построить в России, другой — за границей. Боюсь, только, оно нам не по карману. Слышали, — он кивнул в сторону машинистки, — пятнадцать тысяч гимнастерок сейчас целое состояние для страны… Казна не имеет безакцизной соли расплатиться за вывоз топлива…
В комнату быстро вошел Кржижановский. Пожал руки Дзержинскому и Графтио.
— Здравствуйте. Давно ждете?
Он открыл дверь, пропустил их в кабинет. Выдвинул от стены два стула, третий взял себе. Присел рядом.
— Завтра… — начал Кржижановский.
— Слышал, — кивнул Графтио. — На СТО тепловозный вопрос.
— Да, — сказал Глеб Максимилианович. — Я сегодня советовался с Владимиром Ильичем… — Поглядел на Графтио: — Вы что-то сказать хотели?
— У Феликса Эдмундовича созрело соломоново решение, — сказал Графтио. — Боимся, правда, оно вконец нас разорит.
— Одну машину построить в России, другую — за границей? — очень просто, как о деле совершенно обыкновенном, спросил Кржижановский. — Знаю. Такой вариант высказывался. Владимир Ильич считает, что есть смысл отстаивать его на СТО.
— Не имей сто друзей, а имей друзей и СТО, — улыбнулся Графтио. — А мы до смерти не перепугаем людей этим вариантом?
— Не перепугаем по одной простой причине, — сказал Кржижановский по тому что… потому что мы их перепугаем совсем другим…
Он задумался. Взял со стола ножницы. Раскрыл их. Закрыл. Сжал в кулаке. Положил на место.
