мучениях. И вы отказываетесь поделиться со мной информацией, жизненно важной для него и, возможно, для других?
Фрейд неторопливо вынул из кармана коробку с сигарами и начал раскуривать одну, в то время как Кан пристально смотрел на него.
— После каждого сеанса я буду размышлять над тем, что я могу рассказать вам, не подвергая опасности мою пациентку, — наконец произнес он.
— Ну, хоть что-то, — вздохнул Кан.
— Я уже сейчас могу вам вкратце описать ее заболевания, — продолжил Фрейд. — Грейс страдает раздвоением личности. В периоды амнезии ее психику контролирует «двойник», молодая женщина по имени Юдифь.
— Доктор, если вы шутите…
— Я серьезен, как никогда.
— И что вы намерены делать с этим «двойником»?
— Искать в прошлом момент его возникновения. Работа психоаналитика состоит в том, чтобы выявить детскую травму, из-за которой личность Грейс разделилась.
— И все? — расстроился Кан.
— Да, — ответил Фрейд. — Простите, что разочаровал вас. Я согласен играть, но только теми картами, что мне сдают.
— Не могли бы вы побольше рассказать нам об этом деле? — спросил Юнг.
— Корда и Эмери были членами некоего Клуба архитекторов, — объяснил инспектор. — Полагаю, что убийца преследовал их именно из-за принадлежности к Клубу. Подобные организации используют различные символы, древние гербы. Наверное, между гравюрой и Клубом есть какая-то связь.
— Это опять возвращает нас к алхимикам, — заметил Юнг. — Они считали себя архитекторами Вселенной. Ваш клуб мог служить прикрытием для Клуба алхимиков.
— Вот почему мне так интересно ваше мнение, — произнес Кан.
— Меня интригуют эти строки, полные поистине вагнеровского пафоса. — Юнг, указал на третий листок. —
— Как вы думаете, что это значит?
— Пока не знаю, но уверен, что мы сможем пролить на это свет. А вообще, чем непонятнее, тем лучше.
— Почему это?
— Чем более странным кажется поведение преступника, тем больше у нас зацепок, чтобы воссоздать его видение мира. Как говорил один мой коллега, больше всего невротик хочет, чтобы его болезнь стала всеобщим достоянием, тогда он сможет от нее избавиться.
— Таков и наш преступник? — спросил Кан.
— Несомненно. Одна пациентка рассказала мне, что убила лучшую подругу, чтобы выйти замуж за ее супруга. Ее жизнь превратилась в кошмар. Ей казалось, что все, кого она встречала на улице, догадываются о совершенном ею преступлении, даже собаки и лошади. Она хотела лишь одного — чтобы ее разоблачили и дали шанс заслужить прощение.
— Ну тут я с вами не соглашусь. — Кан был категоричен. — Я могу назвать десяток убийц, которые безо всяких угрызений совести умерли в своей постели, в окружении семьи и с улыбкой на устах.
— Это только видимость, — возразил Юнг. — Убийца удовлетворяет желание, пожирающее его личность изнутри и возрастающее с каждым новым преступлением.
— А появляется оно, как правило, после полученной в детстве травмы, — добавил Фрейд. — Даже в античных мифах мы встречаем подтверждения этому. Дионис был убит в колыбели, воскрешен Зевсом, но в результате травмы стал самым страшным из убийц.
— Похоже, зря я так редко использую греческие мифы в своих расследованиях, — заметил Кан с иронией.
— Суд Цюриха того же мнения. Они постоянно прибегают к моим услугам, — совершенно серьезно сказал Юнг. — Даже здесь, в Америке, гарвардский профессор Мюнстерберг использовал мои ассоциативные тесты на процессе по делу об убийстве губернатора Айдахо.
Кан следил за выступлениями Мюнстерберга и считал, что вмешательство профессора только запутало дело.
— Я оставляю вам рисунки, — сказал он, чтобы избежать ненужных споров. — И хотел бы завтра услышать, что вы о них скажете.
Фрейд продолжал сидеть.
— Если мы будем помогать вам, то и вы должны нам помочь, — произнес он ровным голосом.
— Чего вы хотите?
— Допросить Джона Менсона.
Кан вздрогнул:
— Это невозможно.
Фрейд молча смотрел на него.
— Есть правила, которые я не могу нарушать, — твердо произнес Кан. — Допрос подозреваемых — наша прерогатива.
— Я должен понять, при каких условиях у мисс Корда начинается амнезия, — объяснил Фрейд. — Разговор с Менсоном в кабинете ее отца — последнее, что она помнит в день убийства.
— Корда сказал секретарю, что ему угрожают, — сказал Кан. — Он хотел поговорить об этом с дочерью.
— Вы уверены, что Менсон сказал вам правду?
— В показаниях человека, которого подозревают в убийстве, никогда нельзя быть уверенным.
— Но можно научно доказать, лжет он или нет.
— Как?
— Благодаря методу ассоциаций моего коллеги Юнга. Тому самому, что так нравится цюрихскому суду. — Польщенный Юнг поправил очки. — А если Менсон все-таки виновен, то тест, составленный моим коллегой, поможет выявить его мотивы. Вы встречались с его матерью, не так ли?
— С Мэри Коннелл? Да, а что?
— Глубинные мотивы поведения молодого человека, как правило, зависят от его отношений с матерью. Чем она занимается?
— Готовит суп для бедных. В молодости была кухаркой. Кстати, она работала и в доме Августа Корда.
— Интересно… — Фрейд помолчал. — У нее есть особые приметы?
— В тот момент, когда я ее увидел, — ответил Кан, — с ней случилось нечто вроде эпилептического припадка, но я уверен, что она притворялась.
— Ее поведение казалось неестественным?
— Да.
— Это происходило при свидетелях?
— Да, а что?
— У нее был истерический припадок. Это не эпилепсия, а выражение очень глубокого психологического конфликта. Очевидно, последствие столкновений с сыном.
— Хотелось бы вам верить.
— Так вы позволите поговорить с Менсоном?
Кан прикусил губу. Если Салливен узнает, что главный инспектор разрешил иностранцам встретиться с подозреваемым номер один…
Но ведь они помогли ему. И помощь пришла, когда он меньше всего ожидал.
— Даю вам полчаса, — наконец ответил Кан.
Фрейд поднял указательный палец:
— И последнее. Мы останемся с арестованным наедине. Иначе чистота эксперимента будет нарушена.
