– Как декорации. И слишком доподлинные.
В комнате Френка Джерарда, выходившей на двор колледжа, царил беспорядок. Она была полна книг. На стуле стоял микроскоп. Векстон, которому обстановка напоминала его собственную комнату, с удовольствием озирался. Я с испугом посмотрела на Стини: его лицо обрело зеленоватый оттенок.
Я не осмеливалась взглянуть на Френка Джерарда, который, решившись пригласить нас, может, уже сожалел о своем поступке. Когда я утихомирила Стини, бесцеремонно пихнув его в кресло, то рискнула бросить на него взгляд. Френк Джерард переводил глаза с лица на лицо: досточтимый поэт, пожилой повеса, который не держит алкоголь, и я. Лицо его не отражало никаких эмоций, хотя мне показалось, что я уловила веселую искорку в глазах, когда Стини попытался затянуть песню и мне пришлось снова его утихомиривать.
Была сделана попытка завязать какой-то разговор, но в этот момент Стини погрузился в сон, о чем дал знать храпом. Может, чувствуя подспудное напряжение в помещении, может, посочувствовав Френку Джерарду, которому нелегко было говорить на бессвязные темы, Векстон, заметив шахматную доску с расставленными фигурами, предложил Френку сгонять партию.
Похоже, в первый раз Френк не услышал сделанного ему предложения. До него дошло лишь во второй. Он спросил, не против ли я. Когда я сказала «нет, не против», он стал носиться по комнате, вспомнив, что никому не предложил выпить, и исправляя свою ошибку. Видно было, что он растерян. Векстон потом сказал, что он налил чистый джин. Мне досталось виски с тоником.
Партия началась. Я сидела и наблюдала за ними. Воцарилось молчание; я была рада ему. Но события этого вечера не оставляли меня в покое. Я ждала, что ко мне придет спокойствие, кроме того, я предполагала, что Векстон быстро выиграет.
Я не очень разбиралась в шахматах и не могла уверенно судить, как идет игра. И тогда, поскольку на меня никто не обращал внимания, я стала рассматривать Френка Джерарда.
Я остановила взгляд на его лице. То ли раньше я была слепа, то ли ничего не могла прочесть. Если раньше я считала его мрачным и замкнутым, теперь я увидела человека, чье лицо говорило о силе и мягкости характера. И если раньше я отмечала его недостатки, то теперь увидела достоинства: ум, верность, юмор, решительность.
Минуты шли одна за другой, я слышала тиканье часов, стоящих на каминной доске. Медленно прошло полчаса, и мне нравилось неторопливое течение времени. Я сидела, испытывая странное ощущение, когда время продолжало идти и как бы остановилось. Воздух был полон оживления; молекулы его носились взад и вперед. Они кружили нас. У меня все плыло перед глазами.
Похоже, Френк Джерард тоже чувствовал нечто подобное. Но как бы там ни было, это не сказывалось на его шахматном таланте; он продолжал делать ходы быстро и решительно. Тем не менее он был возбужден, как и я. Я понимала это кончиками нервов, а потом из-за некоего его странного поступка.
Он не поднимал глаз от доски – шла игра, и был его ход. Он играл белыми. Я подумала, что он пойдет ладьей или конем. Какой бы ход он ни сделал, позиция Векстона была под угрозой. Не поворачивая головы и, во всяком случае, сбросив напряжение, он протянул мне руку. Встав, я приняла ее. Он сжал пальцы. Я опустила глаза на его кисть. Я вспоминала прошедшие годы: прошлые встречи, сказанные слова и предложения, все «здравствуйте» и «до свидания»: предложения были бесплотными.
Френк Джерард продолжал держать меня за руку. Я не отпускала его. Прошло еще пять минут, и Векстону пришлось признать свое поражение. Игра была закончена.
Я подумала, что Векстон, поднявшись из-за стола, пойдет будить Стини. Припоминаю, что он куда-то исчез. Припоминаю, Стини стал протестовать, что так быстро приходится возвращаться в отель, и вроде бы Векстону пришлось настоять, потому что оба они покинули нас, и, поднимаясь, Стини уронил микроскоп со стула.
Предполагаю, что, должно быть, мне что-то говорили. Наверно, они договаривались, что я вернусь позже: я смутно припоминаю слова Френка Джерарда, что он, конечно же, проводит меня. Все разворачивалось очень быстро. Мой дядя Стини был слишком пьян, чтобы разбираться в происходящем; если Векстон сказал, у него хватило ума не прекословить.
Помню, как закрылась дверь. Вспоминаю, как Стини, пошатываясь, перебирался через двор. Но все это я воспринимала каким-то боковым зрением. Я продолжала держать за руку Френка Джерарда, я продолжала смотреть на него.
Он встал, думаю, когда уже никого не осталось. Несмотря на мой рост, он был заметно выше меня. Я смотрела на него снизу вверх; он опустил глаза ко мне. Он как-то странно присматривался к моему лицу, словно оценивая его подробности, скажем, форму носа или расстояние между глазами. Я ничего не видела. Меня захлестнуло счастье: его лицо мерцало передо мной как бы в тумане. Помню, я попыталась понять, откуда оно, это счастье, взялось, и решила, что причиной тому его рука, лежащая в моей.
Я продолжала смотреть на него. Все так же тикали часы. Лицезрение доставляло мне наслаждение. Он нахмурился. Я решила, что морщинки – это просто великолепно. Я была готова вечно смотреть на них.
– Семьдесят две, – сказал Френк Джерард.
Я настолько была поглощена рассматриванием его морщинок, что не ожидала услышать голос. Я так и подпрыгнула.
– Семьдесят две, – снова серьезным тоном сказал он. Морщинки углубились. – У вас было семьдесят две. А теперь их семьдесят пять. Появились три новые, на одной стороне, как раз под левым глазом. То есть веснушки.
Наверно, я должна была что-то сказать, наверно, я должна была издать удивленный звук. Что бы я ни сделала, он развеселился и стал проявлять нетерпение. Знакомое выражение вернулось на его лицо.
– Все предельно просто, – продолжал он, и я видела, каких ему стоило усилий говорить столь рассудительно. – У вас было семьдесят две веснушки. А теперь их семьдесят пять. Я не обращал на них внимания ни тогда, ни теперь. – Он помолчал, снова хмурясь. – Нет, не так. Истина в том, что я их очень люблю. Ваши веснушки, ваши волосы, вашу кожу и ваши глаза. Особенно ваши глаза.
Он остановился. Мой голос предательски задрожал:
– Франц Якоб…
– Понимаешь, когда я смотрю в твои глаза… – Он помолчал, борясь с собой. – …Когда я смотрел в твои
