глаза – как это было трудно, как трудно не сказать тебе. Ничего не говорить и ничего не делать, когда хотелось так многого. Я… что ты сказала?
– Я сказала: «Расстояние – не препятствие для сердец».
Наступило молчание. Краска залила его лицо и отхлынула. Рука поднялась и упала. Он сказал:
– Это было важно для тебя? Ты помнила?
Я начала рассказывать ему, как это было для меня важно и как много я помню. Столь странный перечень: гончие и алгебра, азбука Морзе и вальсы, Винтеркомб и Вестчестер, дети, которыми мы были, и взрослые, которыми мы стали.
Я не успела изложить весь перечень. Когда я дошла до гончих или, кажется, алгебры, Френк сказал:
– Думаю, я должен поцеловать тебя. Да, просто обязан – и сразу же, тут же.
– И никакой алгебры?
– Ни алгебры, ни геометрии, ни тригонометрии, ни дробей. Может быть, в другой раз.
– В другой раз?
– Возможно. – Во взгляде его появилась решимость, которая смягчалась юмором. Он обнял меня. Я поняла, что список так и не кончу.
Он помолчал в последний раз перед тем, как поцеловать меня. Он смотрел мне в глаза, он касался моего лица. Когда он заговорил, голос у него был мягким и нежным.
– Verstehst du, Виктория?
– Ich verstehe, Франц, – сказала я.
Френк рассказал:
– Двое из детей Розы – приемные. Даниель прибыл из Польши, я – из Германии. Мы никогда не говорили об этом. Это обидело бы Розу, если бы мы стали вспоминать. Роза никогда ни с кем не говорила на эту тему – мы все были ее детьми. Я должен был решить… – Его лицо стало замкнутым. – То ли я останусь Францем Якобом и без семьи, то ли стану Френком Джерардом. Я решил стать Френком Джерардом. Я обожал Макса. Я любил их обоих. Таким образом я мог отблагодарить их за все, что они для меня сделали.
– И кто же ты теперь? Франц Якоб или Френк Джерард?
– Конечно, я и тот и другой. Я никогда не говорил Розе об этом.
– И как же мне тебя называть?
– Как хочешь. Понимаешь, это неважно. Когда ты здесь, ничего не важно. – При этих словах он отвернулся от меня. Снова повернувшись, он взял меня за руки и крепко сжал их. – Ты знаешь, сколько писем я отправил тебе? Я писал по одному в неделю, каждую неделю, в течение трех лет. Сначала они были короткими, очень сухими, полными цифр, мне было нелегко выразить то, что я думаю. Да и сейчас я не могу с этим справиться. Я испытываю огромное желание говорить от всего сердца – и все же не могу. Не получается. – Он сердито пожал плечами. – Слов не хватает. Во всяком случае, английских. – Он помолчал. – Доведись нам быть в Германии, я оказался бы куда более красноречив.
– Я считаю тебя очень красноречивым. Слова в самом деле ничего не значат, когда я смотрю на тебя. – Я остановилась. – Френк… расскажи мне о твоих письмах.
– Очень хорошо. Они были… сначала типичными мальчишескими письмами. Что произошло, когда я вернулся в Германию, описывать я не мог, так что писал совсем о другом. Мне исполнилось тогда двенадцать лет. Я представляю, если бы тебе в руки попались эти письма, ты сочла бы их очень скучными. Ты могла бы сказать: это словно учебник… Во всяком случае, первые письма. Не те, что писались потом.
– Они отличались?
– И очень сильно. В них было много… много отчаяния. Мне уже исполнилось четырнадцать, а потом пятнадцать. Все мое сердце было переполнено тобой. Никогда раньше со мной такого не случалось. Да и потом я не испытывал ничего подобного. Я говорил… впрочем, теперь не важно, что я тогда говорил.
– Это важно для меня. И всегда будет важно.
– Это было очень давно. Я был тогда мальчишкой…
– Я хочу знать, Френк.
– Ну, хорошо. – Встав, он отошел от меня. – Я говорил, что люблю тебя. Как друг – но и не только как друг. Так я говорил.
Это признание, которое было сделано с заметным напряжением, принесло ему огромное облегчение.
– Похоже, ты стесняешься, – мягко сказала я. – Почему этого надо стыдиться? Разве ты сказал что-то ужасное?
– Я не стесняюсь, – с силой ответил он. – Я бы не хотел, чтобы ты так думала. Это просто…
– Знаешь, ведь и я бы сказала те же слова. Я предполагаю, если бы я сейчас прочитала то, что я тогда писала, я была бы смущена. Но важно ли это? Я говорила, что хотела.
– Ты так говорила? – Он уставился на меня.
– Конечно. И ужасным языком. Слишком много прилагательных. Повсюду наречия.
Френк начал расплываться в улыбке. Он подошел ко мне. И сказал:
– Приведи мне какие-нибудь из этих прилагательных. И еще эти наречия…
