На раскопе неожиданно оказался Шельма. Он уже успел позвонить своим начальникам и проконсультироваться начет странной находки. Начальники подняли дикий кипиш, дали команду не подходить близко, держать оборону и ждать их приезда. Обещали прибыть завтра.
Для нас это значит — ещё один нерабочий день. Народ ворчит и готовит бунт. В общей каше из матюков и грозных проклятий слышен голос бывшего музейного работника, скандирующего «Хле-ба! Хле- ба!» Услышавший это Шельма мигом придумывает нам работу. Посмотреть со стороны — вроде бы все занимаются делом. На самом деле:
— Алексеич, возьми лопату и выруби ступеньки на той тропинке!
— Эй, вы трое! Возьмите деньги и купите в хозяйственном пластиковые метёлки. Будете подметать материк для фотографии.
— Так фотографировали уже!
— А теперь будем фотографировать красиво… Степа! Степа! Выставь нивелир на четвертое окно шестого этажа! Я там что-то интересное заметил.
— А нам что делать? — хор остального раскопного народа.
— Вон там куча земли. Берите носилки, лопаты и перетащите её на другую сторону раскопа. Вперед, вперед!
Ближе к обеду снова звонит Алиса.
— Ну как? — спрашиваю.
— Ничего…
Я чувствую, как она кусает губы.
— Странно… Да не реви ты!
Во время очередного перекура замечаю у Шельмы в руках книгу по славянской мифологии. В конце книги — краткий словарик. Листаю с интересом. Среди кучи непонятных слов проскакивают знакомые: злыдни, мавы, полуденицы… Стоп! А это еще что?
Читаю:
ЕРЕТИК (ЕРЕТИК ЖЕЛЕЗНОЗУБЫЙ, ЕРЕТИК ЛЕСНОЙ), ЕРЕСТУН, ЕРЕТНИК — колдун; дух, тень умершего колдуна; встающий из могилы; выходящий из могилы мертвец; злой дух, чудовище, нечистая сила. Причины «хождения по смерти» покойников разнообразны (см. ПОКОЙНИКИ). Особенно опасны, вредны, по поверьям, умершие неестественной, безвременной смертью (самоубийцы, опойцы). Это люди, прервавшие отпущенный им срок бытия, но доживающие его за гробом.
Облик «встающих по смерти» колдунов, в общем, повторяет облик живых, лишь обряженных в «смертную» одежду людей… «А чтоб он опять не ожил в гробу, так надо ему вбить осиновый кол в спину промеж самых плеч».
Черт… Мне вспомнился вчерашний бред. Сказать Шельме? Нет, лучше уж сразу московским начальникам. Они все-таки люди интеллигентные — если что, просто так в дурдом не отправят.
Рабочие, наконец, перетащили землю на другую сторону раскопа. Берсеркеры докурили последний косяк. На дне ямы по-прежнему белеют кости, только их уже меньше — постарались местные собаки. Интересно, почему предки не додумались до такого способа расправляться с колдунами? Когда твоя левая нога находится у Шарика в зубах, правая — у Бобика в будке, а позвоночник закопал под забором блохастый Кабыздох, особо не расходишься.
— Расходитесь по домам, тунеядцы! — орет Шельма. — Один черт, ничего не делаете!
Дома я подкрепляюсь термоядерным супом и сам звоню Алисе. Теперь не отвечает и она. Семейное.
Интересно, если Галилей и впрямь куда-то запропастился, как я смогу выспаться? Ведь завтра пятница…
И снова утро.
Будильник в телефоне орет как ракета-носитель «Энергия» за две секунды до отрыва. Ба, да тут еще и сообщение какое-то пришло! С неопределившегося номера. Пустой экран без текста.
Господи, как мне надоели твои шутки. Хоть бы раз поведал что-нибудь вразумительное.
На раскопе оживление: наконец-то нас посетили начальники. Их двое — толстый и тонкий. Причем толстый маленького роста, а тонкий — выше на голову самого высокого берсеркера. Обоих зовут Никитами Сергеевичами. Они стоят за спиной у Шельмы и смотрят, как он откупоривает бутылку водки. В раскоп эти ультра-специалисты уже заглянули, покрутили носом и решили, видимо, что нет ничего более срочного и важного, чем опохмелиться.
Рабочие робко жмутся поодаль. Пришедшие раньше делятся новостями с пришедшими только что. Подхожу.
— Покрутили носом, буркнули «вот бля» и пошли пить водку, — говорит кто-то.
— А насчёт скелета что-нибудь говорили?
— Сказали «ерунда, бывает». Думали, что у нас какое-нибудь чумное захоронение, а тут пара косточек да булыжники.
— Да, бывает.
— Ничего себе — бывает!
Улучив момент, когда Шельма с одним начальником уходят на другую сторону раскопа, я наклоняюсь ко второму и спрашиваю:
— А вас не настораживает такое странное захоронение?
— А чем оно странное? — удивляется московский специалист.
— Ну… Скелет засыпан булыжниками. Вокруг пепел, нет личных вещей, и ног тоже нет…
— А ты как думал? Что он будет ждать тебя под слоем дёрна с чемоданом редких находок? — смеется дядя Никита.
— Я…
— Ну и что, что у него нет ног! Да у него вообще половины туловища могло не быть! Ты думаешь, собаки только вчера появились?
— Ну…
— Херня это всё, ребята. На научном языке такое называется «сцена, возникшая в результате взаимодействия маловероятных обстоятельств и климатических условий». Копайте дальше.
— Ясно.
— Мы думали, что у вас тут кости чумные — вот тогда была бы свистопляска. Бактерии чумы могут оставаться в активном состоянии сотни лет! А тут у вас мудак какой-то.
Он уходит к Шельме с тёзкой, и через минуту они громко хохочут. Шельма показывает мне зубы. Это означает: «будешь выёбываться — съем».
Он может. Никто не может, а он — может.
А после работы, когда весь наш раскопный люд разбредается кто куда, Шельма неожиданно подходит ко мне.
— Почему сначала мне не сказал? Не доверяешь?
— Да.
— Ясно. — Он неожиданно садится на остатки фундамента и жестом приглашает меня. — Говорят, у тебя недавно подруга покончила жизнь самоубийством?
— Кто говорит?
— Люди.
— Понятно.
