Все это Грег обдумывал, пока Кэтрин подробно расспрашивала его об ощущениях в прооперированных органах, про общее самочувствие и прочую дребедень. Он не был склонен жалеть себя, и его не особенно интересовало, что и насколько у него болит, поэтому он отвечал на ее вопросы… равнодушно, что ли. Безучастно. Состояние тела было важно только с той точки зрения, как быстро он сможет вернуться к работе. На нем висит несколько важных дел, и он страшно рад, что не отправился на тот свет, потому что у него есть реальный шанс надолго посадить за решетку пару негодяев. А уж если шанс есть, он им воспользуется, это точно.
Кэтрин позвала медсестру и во время перевязки осмотрела его грудь.
— У вас поразительно сильный организм, мистер Даллас. — Она покачала головой, будто ей было сложно поверить в то, что она видела. — Рана очень быстро заживает. Вы отлично справляетесь. — Она одарила его сдержанной улыбкой.
— Спасибо, док. Мне есть куда спешить. — Он ухмыльнулся. — И, пожалуйста, зовите меня Грег.
— Хорошо, Грег.
— А как мне вас называть?
Она опешила. Он смотрел на нее без улыбки. Ему правда важно было, что она ответит. Как далеко впустит его в свою жизнь. Он дал ей ключик к своей — имя для близких.
— Доктор Данс, — был ответ.
С ума сойти. Холодно, как вода в горной реке. В марте.
На «синий чулок» она не похожа. Значит, у нее и вправду кто-то есть. Кто-то очень значимый для нее, даже если она и не особенно счастлива с ним. Грег задумчиво потер лоб пальцами свободной от гипса руки.
И откуда взялась в нем эта досада, от которой сейчас хочется скалить зубы?
Холодность в отношениях между ними, однако, продержалась недолго, как недолго держится комковатый снег под лучами весеннего солнца.
«Доктор Данс» с благородным, как ювелирное украшение из европейской скани, именем Кэтрин приходила к нему каждый день, обычно дважды, но иногда даже чаще.
И Грегу это нравилось, очень нравилось.
Она подробно расспрашивала его о самочувствии и проводила свои медицинские изыскания с величайшим тщанием. Грега это умиляло, как умиляет взрослого пресерьезная возня малыша с домашним заданием по любимому предмету. Он точно знал, что все будет хорошо — с ним, с его рукой, с его ребрами, с легкими. В общем, со всем. Но мало-помалу он стал воспринимать свое состояние как отличный повод видеться с Кэтрин. И даже через это примирился с вынужденным бездействием на больничной койке. Конечно, он с превеликим удовольствием отправился бы домой и занялся бы там своими делами, но раз уж нельзя — нужно, как сок из апельсина, выжать из момента максимум плюсов.
Кэтрин очень ему в этом помогала.
Ему было интересно вести с ней, как он называл это про себя, переговоры через дверь. Она как будто возвела вокруг себя прочную, высокую, добротную стену — не пробиться.
Но в этой стене была… не брешь — дверь. И через эту дверь с надписью «Долг врача» с ней можно было поговорить.
Что уже приятно.
— Привет, доктор Данс, как дела?
— Спасибо, Грег, все о'кей. А как вы себя чувствуете?
— Великолепно. Я всегда чувствую себя в дождь особенно живым. А вы?
— А мне в дождь очень хочется сидеть дома и читать.
— А что вы читаете, доктор Данс?
— Классику… и профессиональное. Не поверите, даже учебники люблю. А вы?
— А я — вы не поверите — люблю детективы. Они мне страшно нравятся тем, что всегда к концу становится ясно, кто злодей — и кого сажать за решетку.
Улыбается.
— Вам нравится сажать людей за решетку?
— Всякую мразь — да, обожаю.
— А вы не боитесь ошибиться? Что из-за вашей ошибки невиновный человек отправится в тюрьму на несколько лет?
— А вы не боитесь, доктор Данс, ошибиться? Что из-за вашей ошибки человек умрет на несколько лет или даже десятилетий раньше?
Темнеет лицом.
— Боюсь, Грег. Очень боюсь. Поначалу с этим вообще был кошмар, хоть на работу не выходи. Я панически боялась врачебной ошибки. Страшно боялась своего невежества и неопытности. Что я по незнанию могу причинить вред. Потом я привыкла. Знаете, как ни крути, а все в руках Господа. Я всего лишь человек, хоть и без пяти минут доктор медицины. В моих силах попытаться. Если есть на то воля Божья, все будет хорошо — и с пациентом, и со мной.
— И это говорит мне человек, который, я убежден, не раз и даже не десять спасал чьи-то жизни?
— Это не я спасала, это Бог спасал. Моими руками.
— Вы очень религиозный человек, доктор Данс, как я погляжу.
— Знаете, чем больше лет проходит, тем больше я понимаю свою бабушку. В юности я такой не была. Ей, помнится, неделями не удавалось затащить меня в церковь… Впрочем, я и не припомню, когда была там в последний раз.
— Тяжело приходится вам в Огдене, наверное.
— В каком смысле?
— Здесь все ходят в церковь. Вас разве еще не просили определиться с выбором прихода?
— О, кажется, что-то подобное было. Вот на что намекала моя соседка, когда говорила, что какой-то пастырь должен взять на себя смелость вернуть в стадо отбившуюся овцу!
— Подождите-подождите, скоро эти самые пастыри начнут наведываться к вам с ненавязчивыми беседами.
— О, знаете, один уже приходил! Прощупывал почву. Вел ни к чему не обязывающие разговоры о пагубности медицинского цинизма. Как будто если я знаю, что у него внутри, причем довольно подробно представляю, потому что он примерно такой же, как все, и сердце — это сердце, гортань — это гортань, а простата — это простата… Как будто если я легко могу представить его в разрезе, я теряю от этого понятие о его бессмертной душе, уж не знаю, насколько грешной…
— О, поверьте мне, святых нет, особенно среди тех, кто не очень хочет ходить в стаде и потому лезет в пастыри. В моей практике был случай…
В дверь входит медсестричка — молоденькая, хорошенькая, но, увы, почти ничем не отличающаяся от той, что дежурила вчера, и от той, что будет дежурить завтра. Грег не любил одинаковых женщин. Конечно, можно пойти по легкому пути обобщения и сказать, что все женщины одинаковы, но это была бы неправда. Не все. Но одинаковых много.
— Доктор Данс, вас срочно вызывают в ординаторскую! — говорит медсестра слегка даже укоризненно.
— Боже мой, уже без четверти час! Как я могла забыть! — Кэтрин вскакивает. — Будьте здоровы, Грег! — выпаливает она на ходу, бросает через плечо слова, как ленточку, и ленточка эта вьется в воздухе еще несколько мгновений.
Даже после того, как Кэтрин убегает.
Даже после того, как она уходила, от нее будто оставался в палате неяркий отсвет, и какое-то время Грег им любовался. А может быть, вдыхал? Кто поймет…
Или такой разговор:
— Ну как там погодка на улице, в мире живых, доктор Данс?
— В мире живых светит солнце и к обеду наверняка будет очень жарко. Так что наслаждайтесь прохладой.
— В царстве теней всегда прохлада. Я рад был бы согреться.
