— Сказать, чтобы вам принесли дополнительное одеяло?
— А вы язва, док.
— Нет. Но мне не нравится «док».
— Хорошо, док. Я учту.
— Вы невыносимы.
— Тогда зачем вы пришли?
— Исполнить свой долг.
— Во второй раз за день?
— Увы! Мой долг главенствует надо мной и моими желаниями по девять часов подряд.
— Я бы не отказался, если бы вы все эти девять часов просидели у моей постели.
— Увольте. Медицина медициной, Грег, а я вам не сестра милосердия.
— Да уж, я заметил. Милосердия в вас ни на йоту.
— Грег, вы меня злите.
— Да.
— А зачем?
— Хочу посмотреть, какая вы, когда злая.
— Не дождетесь. — Фыркает. — Эмили, неси перевязочный материал!
Неожиданно откровенные разговоры перемежались пикировками, но Грег до сих пор не знал ничего о том, как она живет. Странно. Он услышал уже столько важного о ней: что она думает, как смотрит на мир, на свою профессию, — но при этом и знать не знал, в каком супермаркете она делает покупки, для кого готовит ужин, какую музыку слушает по утрам, любит ли комиксы. А ведь из этих мелочей складывается наша жизнь, как складывается внутренний мир из чувств, мыслей, желаний и воспоминаний.
Через три дня после операции его пришла проведать секретарша. Они были в хороших в общем-то отношениях, если не считать того, что Айвори вечно ворчала, главным образом из-за того, что Грег никак не желал слушаться ее материнских советов. Она была, может быть, года на три или четыре старше его, но, право слово, не может сорокалетняя женщина приходиться матерью тридцатисемилетнему мужчине. Да, безусловно, есть женщины с гипертрофированным материнским инстинктом, который не дает им покоя ни днем ни ночью, и они неустанно ищут, ищут, ищут — кого бы прицепить к своей юбке. Да, есть мужчины, которые так сильно любят свою мать и так мало уважают отца, что никак не хотят до конца стать мужчинами, а всеми силами стремятся вернуться в детство, и потому такая женщина — прямо-таки сокровище для них. Встретившись, они уже не расстаются. Да, у мужчины — который очень скоро станет мужем своей «мамочки», разумеется, — могут появиться любовницы, молоденькие и легкомысленные или зрелые и сексуальные. Но «мамочку» он не бросит никогда. Они живут в очень крепких браках, которые кому-то кажутся умильными, кому-то — уродливыми.
Айвори с превеликим удовольствием разыграла бы эту партию с Грегом. Но — вот беда, ай-ай-ай! — он был взрослым независимым человеком, который ощущал себя на все свои тридцать семь, любил мать, уважал отца и меньше всего хотел обзавестись второй матерью. А потому он регулярно ставил Айвори на место, а она часто сетовала, что он не слушает ее мудрого женского совета, но в целом жили они мирно.
Айвори нарядилась как на праздник: небесно-голубой костюм нескромно облегал ее богатое тело.
— Ты решила меня порадовать? — поинтересовался Грег.
— Да. Я же помню, что голубой — твой любимый цвет, — гордо ответила Айвори.
— В основном — в интерьере. Люблю голубые обои и диванные подушки.
— Сделать в офисе ремонт к твоему возвращению?
— Нет, спасибо. А почему ты без цветов?
— У тебя же аллергия.
— Я солгал тебе в тот раз. Когда женщина дарит мужчине цветы на день рождения — это, прости меня, странно. Мне нужен был предлог, чтобы избавиться от них.
— Ну ты и скотина!
— Вот-вот-вот! Теперь я тебя узнаю. А то все какой-то зефир с крем-брюле. Ладно, рассказывай, что там творится, в большом мире. Пришли ли документы из Техаса по Ньюмарку?
— Да, я принесла.
— Ты умница!
— Давно бы так…
— «Давно» ты еще не заслужила.
Как раз в этот момент в палату вошла Кэтрин. Она смутилась так, будто застала их за чем-то неприличным.
— Привет, доктор Данс! Нет, постойте, куда же вы?
— Я лучше потом зайду, у вас посетительница… — Кэтрин попятилась к двери.
— Она нам совершенно не помешает.
— Нет на самом деле лучше потом… Хотя… завтра выходит на работу ваш лечащий врач, доктор Хант. Он великолепный специалист-травматолог.
— Погодите, а вы?
— А я буду больше времени уделять своим больным. Но не переживайте, я передаю вас в надежные руки, гораздо более опытные, чем мои. Счастливо.
— Док! Спасибо вам…
— Пожалуйста. Удачи.
— Грег, а чего ты так разволновался? — с подозрением поинтересовалась Айвори, когда Кэтрин исчезла за дверью.
— Разволновался? Глупости какие.
— Именно! У тебя крылья носа побелели, как бывает в суде, когда ты речь говоришь.
— Отстань!
— Интрижка с докторшей? — Айвори прищурилась.
— Не дури.
— С тебя станется. С тех пор как Марта ушла…
— Заткнись.
— А что, я неправду говорю?
— Заткнись и дай мне бумаги, ручку, ежедневник и ноутбук.
— Откуда ты знаешь, что я все это принесла?
— Ты ведь первоклассная секретарша. Когда не суешь свой нос куда тебя не просят.
Грег был рад, что она принесла ему работу. Работа ему сейчас очень пригодится. Он еще не осознал до конца, что с ним не так, — но что-то определенно было не так, и сильно «не так».
Кэтрин больше не будет к нему приходить. Вместо нее ему придется иметь дело с каким-нибудь толстым усатым парнем, который привык к своей высококвалифицированной, но все-таки мясницкой работе. Или с тощим сухарем с глазами и руками садиста.
Да, к нему будут приходить те же медсестрички. Но какое ему до них дело? Куколки, хорошенькие, не то чтобы пустые, но очень несложные в своей внутренней организации создания. Он не испытывал к ним ни неприязни, ни влечения, как многие мужчины. Они просто не были ему интересны, и этим все сказано. Грег знал, что многие из них, если не все подряд, смотрели на него с восхищением и не отказались бы завести с ним ненавязчивый романчик. Но ему это не нужно. Когда ему хотелось ощутить вкус женского тела, он покупал это удовольствие за деньги. Когда-то даже дал себе зарок, что этим его интимные отношения с женским полом ограничатся. Он не хотел больше боли, не хотел предательства, не хотел никому подставлять свои уязвимые места. Кто-то из хищников делает так: демонстрирует партнеру перед спариванием живот и горло, мол, погляди, я смертоносен, как и ты смертоносна, но я доверяю тебе, доверься и ты мне.
Он и получил свое: клыки в горло и когти в живот. После того как Марта…
Смешно. Такое пуританское имя для такой распущенной женщины. Какая ложь! Все равно что вульгарно накрашенная продажная девка в платье монашки — причем которая корчит из себя монашку, пытается убедить всех вокруг, что она монашка и есть. Мерзость какая.
