боишься сказать мне об этом. Я близка к истине?
— Ты ненормальная. — Он перегнулся через разделявший их круглый столик и, взяв жену за руку, поднял ее на ноги. Когда она встала перед ним, он обхватил руками ее раздувшийся живот.
Я люблю твой пупок, и снаружи, и внутри.
Он начал целовать ее в живот через свободную хлопчатобумажную ночную рубашку. Жесткие волоски его усов проникли сквозь тонкую ткань и щекотали ей кожу.
— Я люблю нашего малыша. Я люблю тебя. В моей жизни нет и не может быть никакой другой женщины.
— Враки!
— Чистая правда.
— А Мишель Пфайффер?
Он широко улыбнулся ей, делая вид, что обдумывает ответ.
— Ага, вопросик не по зубам, — злорадно воскликнула она. — Какие она печет оладьи?
— Разве это имеет какое-нибудь значение?
Смеясь, он притянул ее к себе, посадил на колени и обнял.
— Осторожнее, — предупредила она. — Я отдавлю тебе самые сокровенные места.
— И все-таки я рискну.
Они слились в долгом поцелуе. Когда он наконец оторвался от ее губ, она вгляделась в его обеспокоенное лицо. Несмотря на то что было еще рано и он только что принял душ и побрился, у него был изможденный вид, какой бывает в конце трудового дня.
— Если причина не в моей стряпне, не в другой женщине и тебе не противна моя раздавшаяся фигура, тогда в чем все-таки дело?
— Я не могу успокоиться, что ты пожертвовала своей карьерой.
Она почувствовала большое облегчение, так как опасалась чего-то гораздо более серьезного.
— И именно это не давало тебе покоя?
— Это несправедливо, — упрямо заявил он.
— По отношению к кому?
— К тебе, конечно.
Аманда с подозрением взглянула не него.
— Ты что, собирался рано удалиться от дел и прирасти к дивану, чтобы я тебя содержала?
— Неплохая идея, — улыбнулся он. — Но, по правде говоря, я думаю только о тебе. Из-за того, что биологически мужчины имеют столь явные преимущества…
— Чертовски верно, — проворчала Аманда.
— На твою долю выпадают все жертвы.
— Сколько раз я тебе говорила, что я делаю именно то, что хочу делать! Я рожу ребенка, нашего ребенка. Это делает меня очень счастливой.
Известие о ее беременности он встретил со смешанным чувством. Сначала он был потрясен. Она перестала принимать таблетки, даже не поставив его в известность. Но, когда приступ гнева прошел и он привык к мысли, что станет отцом, он даже обрадовался.
На четвертом месяце беременности Аманда объявила своим коллегам по юридической фирме, где была младшим партнером, что собирается в отпуск по уходу за ребенком. В то время он не стал возражать против ее решения. Теперь она с удивлением узнала о его давних опасениях.
— Ты всего две недели как не ходишь на работу, а уже вся издергалась, — сказал он. — Я узнаю симптомы. Я всегда чувствую, когда ты места себе не находишь.
Нежным жестом она убрала ему волосы со лба.
— Да я просто переделала все дела по дому. Вымыла плинтусы, составила алфавитный список имеющихся консервов, перебрала твои и мои носки. Получилось так, что мне больше нечем занять себя до родов. Вот когда появится ребенок, дел у меня будет невпроворот.
Выражение раскаяния на его лице не изменилось.
— Пока ты тут вьешь гнездышко, твои партнеры могут тебя обскакать.
— А даже если и так, что из этого? — засмеялась она. — Рождение нашего ребенка — это самое главное, что я когда-либо делала или сделаю. Я убеждена в этом.
Аманда взяла его руку и положила себе на живот. Ребенок шевелился.
— Чувствуешь? Какой судебный процесс достоин большего благоговения? Я приняла решение, и я спокойна. Я хочу, чтобы ты тоже успокоился.
— Ну, ты слишком многого хочешь.
Она молча согласилась. Он никогда не сможет быть в мире с самим собой. Но все же он находил утешение в любви к ней и в мысли о том, что скоро у них родится малыш. Он потер место, в которое его за минуту до этого довольно сильно пнул ребенок.
— Я думала, мужской идеал — держать жену дома, босую и беременную, — поддразнила его Аманда. — Что это с тобой?
— Я просто не хочу, чтобы пришел день, когда ты пожалеешь о загубленной карьере.
— Это никогда не произойдет, — уверила она его с улыбкой.
— Почему же тогда я чувствую себя так, словно над моей головой висит топор?
— Потому что ты всегда считаешь, что стакан наполовину пуст.
— А ты видишь его наполовину полным.
— Полным чуть ли не до краев. — Аманда сделала руками замысловатый жест, заставив его улыбнуться. Когда он улыбался, его усы задирались вверх, и ей это нравилось.
— Да-да, я неисправимый пессимист.
— Так ты это признаешь?
— Нет. Просто мы уже выясняли это раньше.
— Да уж, и не один раз.
Они улыбнулись друг другу, и он опять притянул Аманду к себе.
— Ты уже стольким для меня пожертвовала. Я тебя не стою.
— Имей это в виду, если Мишель Пфайффер когда-нибудь поманит тебя пальцем.
Она удобно облокотилась на его согнутую руку, а он наклонился и поцеловал ее со все возрастающей страстью. Сквозь ткань ночной рубашки его рука нашла ее груди. Они были тяжелыми и упругими, готовыми в скором времени кормить ребенка. Он стал гладить их, слегка сжимая соски.
Затем, стянув с нее вниз рубашку, он начал ласкать ее груди губами и языком. Когда его усы коснулись отвердевших сосков, Аманда простонала:
— Нечестно играешь.
— Сколько нам придется ждать?
— Самое меньшее шесть недель после родов. Он тяжело вздохнул.
— Лучше не начинать, — добавила она, — иначе мы не сможем остановиться.
— Слишком поздно, — поморщился он. Аманда, смеясь, поправила ночную рубашку и соскользнула с его коленей.
— Тебе пора.
— Да, пора. — Он встал, натянул куртку и двинулся к двери. — Как ты себя чувствуешь?
Она обхватила руками свой огромный живот.
— Отлично.
— Ты плохо спала.
— Попробуй спать, когда кто-то играет в футбол всеми твоими внутренностями.
У двери они поцеловались на прощание.
— Что бы ты хотел сегодня на ужин?
— Я поведу тебя в ресторан, — предложил он.
— В китайский?
— Конечно.
