перчатки, которые я привезла с собой из Англии. Волосы я заплела в одну косу. По совету Энрике дель Рио Тоби надел принятые в Мексике бриджи вместо своих, гораздо более узких и менее удобных на мексиканской жаре.
Вскоре мы свернули с дороги и принялись карабкаться наверх. Черная плодородная земля долины сменилась желтой и бесплодной, а через несколько миль я вовсе перестала замечать даже узкие тропинки, хотя Ансельмо уверенно и без колебаний вел нас вперед. Без всяких остановок мы проехали четыре часа, потом остановились утолить жажду и ехали еще два часа прежде, чем спрятались в тени каменного дуба.
Я знала, что город Оахака расположен на высоте пять тысяч футов над уровнем моря. Теперь мы забрались еще выше, и я почувствовала, что мне стало труднее дышать. Тоби тоже было не по себе. Мы мало разговаривали, да и о чем было говорить, однако его присутствие рядом действовало на меня успокаивающе. Стоило мне повернуть голову, и я видела его улыбку, слышала ласковое слово или веселую шутку.
Мы решили не готовить в дороге и ели заранее приготовленные для нас мясо, сыр, яйца или овощи, завернутые в тонко раскатанные маисовые лепешки. После короткого отдыха мы отправились дальше и ехали до захода солнца, останавливаясь только для того, чтобы утолить жажду.
Ансельмо сложил костер, чтобы вскипятить воду для кофе и разогреть лепешки. Зад и бедра с внутренней стороны саднили у меня от долгой езды, и я подумала, что Тоби, наверно, тоже мучается, слишком осторожно он ставил ноги при ходьбе, но мы не говорили об этом. Ночью, подложив под голову седло и закутавшись в одеяло, мы спали прямо под открытым небом рядом с нашими мулами. На земле было не очень мягко лежать, но я, как легла, так сразу словно провалилась.
На другое утро после завтрака я зашла за скалу и обложила ягодицы и ноги ватой, которую мне сунула Клара. Вне всяких сомнений, она сослужила свою службу, но к концу второго дня я пришла в отчаяние. После ужина Тоби взял меня за руку и отвел в сторонку.
– Не надо мне говорить, что вы ничего себе не натерли седлом. Вам очень плохо, Ханна?
– Плохо, Тоби. Везде ссадины, и они немножко кровят. Я прошу прощения, если обидела вас ненароком из-за своего плохого настроения.
– Нет, нет, красавица. А завтра вы сможете ехать?
– Должна. Ансельмо говорит, нам осталось всего четыре-пять часов.
– Мне тоже чертовски неважно. Мулы и моряки плохо уживаются друг с другом. Скажу-ка я Ансельмо, что мы завтра пройдемся пешочком. Это задержит нас не больше, чем на пару часов.
– Спасибо, Тоби. Я боялась сказать.
– Идти, правда, тоже будет нелегко. У меня есть большой кувшин с переплавленным жиром. Панчо дал. Выглядит он не ахти, но вы смажьте им там, где особенно болит. Может быть, к утру ранки затянутся.
Я послушалась Тоби, и хотя ранки затянулись не все, кожа больше не горела огнем. По крайней мере, идти было не очень больно. Ансельмо не понравилось, что мы спешились, но поскольку мы почти не понимали друг друга, то и длинной дискуссии быть не могло. Он удовлетворился тем, что покачал головой и в отчаянии закатил глаза.
Ближе к вечеру, когда мы продвигались вдоль быстрого ручейка, чуть правее нас на горе раздался выстрел. Ансельмо мгновенно остановил мула и повернулся к нам.
– Мы почти пришли, – сказал он и показал на гору. – Там видят троих и стреляют, чтобы мы остановились. Ждите здесь.
Когда он уже повернулся к нам спиной, мне удалось отыскать в памяти несколько испанских слов.
– Un momento por favor Anselmo. – Из карманчика рубашки я достала булавку и отстегнула от нее мешочек, который наскоро сшила в Оахаке для кольца из мексиканского серебра, подаренного мне Рамоном Дельгадо. – Это для сеньора Дельгадо. Пожалуйста, отдайте это сеньору Дельгадо.
Он недоуменно взглянул на мешочек, пожал плечами и сунул его себе в карман.
– Передам, – сказал он.
Оставив нам вьючного мула, он двинулся в путь.
– На горе сторожевые посты, – пояснил мне Тоби, отвязывая одеяло. – Нам придется долго ждать, пока Ансельмо доберется до них, потом до Дельгадо, переговорит с ним и вернется за нами. Давайте отдыхать.
Он разложил наши одеяла на бережку ручья, и мы оба с удовольствием улеглись, причем на живот, но шляп не сняли, чтобы солнце не напекло нам головы. Я легла щекой на руку и посмотрела на Тоби.
– Я старалась держать лицо в тени, но оно все равно горит. Тоби, я очень плохо выгляжу?
Его-то лицо было продублено за много лет работы на кораблях, и все равно оно немножко горело.
– Если честно, то, бывало, вы выглядели получше, юная Маклиод, – подтвердил он. – Боюсь, не имеет смысла отрицать, что лицо у вас красное, потное, да и грязноватое. Но вы меня удивляете. В первый раз я слышу, что вы беспокоитесь насчет своей внешности, которая может не понравиться мужчине. Чертовски забавно, ведь здесь это меньше всего имеет значение.
– Может иметь. Может быть, для меня важно не выглядеть... как бы это сказать, слишком непривлекательной для Рамона Дельгадо.
Тоби не сразу мне ответил.
– Ах да. – Его зеленые глаза погрустнели. – Я вас понял.
Я встала и пошла к нашим мулам, чтобы достать из своего багажа туалетный набор.
– Я вымоюсь в ручье. Крикните, если увидите Ансельмо.
Я сняла бриджи и рубашку и добрых десять минут плескалась в воде, смывая с себя дорожную пыль, предварительно выбив ее из одежды. Потом я еще минут десять просидела на берегу, подсушивая ссадины
