посмотрел на нее, выдыхая дым. Такие лица были у Дианы Челлини и Афродиты Милосской — навеки окаменевшие в неподвижности красоты. Чем-то очень расстроена. Яркий свет фонаря явственно вычерчивал на бледной коже замерзающие мокрые дорожки. Еще одна маленькая тайна большого города, которую я никогда не узнаю.
В конце улицы показалась желтая маршрутка. Я поднял руку. Окурок полетел в урну. Визгливо затормозив, обшарпанное чудище остановилось в трех метрах. Номер было не разглядеть в тумане — двузначный, кажется. Пусть будет двузначный.
Девушка, повернувшись всем телом, как танковая башня, вгляделась в светлеющий полумрак и сорвалась с места, почти мгновенно исчезнув внутри колесницы наемника частного капитала. Я тоже забрался внутрь. В эмалированном брюхе «газели» было куда холоднее, чем снаружи. Водитель, битюговатого вида усатый дядя в очках, молча протянул клешнястую лапу. Мы по очереди положили в нее по десятке и уселись рядом, стараясь собрать хоть немного тепла.
За окном проплывали нечеткие силуэты домов и деревьев. Я молча смотрел в туман, слыша, как за плечом у меня глубокое дыхание вновь переходит в тихие всхлипы. Водила завозился у себя за перегородкой, чем-то щелкнул, и в салоне забились и захохотали вопли современных монстров эстрады. Тьфу, черт побери. Вытащив из кармана наушники, я поставил звуковую завесу Шевчуком.
Коронована луной,
Как начало, высока,
Как победа, не со мной,
Как надежда, нелегка,
За окном стеной метель -
Жизнь по горло занесло,
Сорвало финал с петель,
Да поело все тепло…
В тумане взметнулось и поплыло белое покрывало, рассыпаясь мириадами снежных брызг. Дома и деревья начали смазываться. Водятел громко выругался, заскрипели дворники. Я прибавил громкость.
Играй, как можешь, сыграй,
Закрой глаза и вернись,
Не пропади, но растай
Да колее поклонись;
Мое окно отогрей,
Пусти по полю весной,
Не доживи, но созрей –
И будешь вечно со мной…
Метель вершила свой танец. Город плыл вокруг неподвижного желтого островка. Девушка плакала. Шофер барабанил руками по рулю и мычал в такт своим надрывающимся кумирам. Я молчал.
Танцуй, моя подруга. Вертись в вихре снежного платья. Я буду тебе играть.
Что же, вьюга, наливай –
Выпьем время натощак.
Я спою — ты в такт пролай
О затерянных вещах…
Слева от меня послышалось что-то невнятно произнесенное тихим голосом, и машина затормозила. Почему бы не выйти здесь, в самом деле.
Летящий снег принял меня в свои мягкие объятья. Черная шубка мелькнула перед глазами, послышался мерный стук каблучков по льду. В этой части города я прежде не бывал. Я пошел вперед, глядя в пространство, вдыхая музыку вместе с ветром и едва замечая, что цоканье каблучков не удаляется, а вроде бы даже наоборот. Я дослушивал уже вторую песню, когда увесистый булыжник, просвистевший мимо виска, радикальнейшим образом привел меня в чувство.
Освещенная тускнеющим светом фонаря, передо мной стояла та девушка, и в руке у нее была внушительных размеров острая ледышка. Замерзшие слезы алмазными огоньками усеивали кожу вокруг полыхающих гневом глаз.
Я вынул наушники из ушей и непонимающе уставился на нее.
— Чего ты за мной ходишь? — яростно крикнула она. — Маньяк, что ли, до хрена? А ну отваливай!
— Чего? — заморгал я.
— Того! Заворачивай оглобли и дуй куда подальше!
Веселые дела, ничего не скажешь.
— Я не маньяк. Я просто гуляю.
— Гуляешь? Мы прошли уже пять дворов в разные стороны! Бреши больше! Развелось уродов!
— Честное слово…
— Знаем таких честных! Иди куда шел, добром говорю! Знаешь, кто у меня муж?
Дерьма всем полную бадью. Я почувствовал, что закипаю. Очарование прогулки было безнадежно испорчено. Метель снова стала простым холодным потоком, туман — обычной испарившейся водой. За такое мне всегда хотелось убивать.
— В общем, так, — тихо и яростно произнес я. — Я не знаю, кто вы такая, не знаю, что и с какого хрена себе вообразили и что именно вам скребет задницу. И знать не хочу. Я просто вышел на прогулку. Вы хотели мне ее испортить? Мои поздравления, вам это удалось. Хорошего утра.
Обойдя ее, я пошел, куда глаза глядят. Вокруг действительно был какой-то унылый двор, без малейших признаков деревьев или кустов. Лирического настроения как не бывало, на душе было мерзко. Потерявшая волшебность музыка сиротливо шуршала в болтавшихся на шее наушниках. Дура ненормальная. Истеричка несчастная. Всю романтику к дьяволу изхезала. Западная королева сочувственно взъерошила мне волосы. Одна ты меня сегодня понимаешь.
— Погоди… Подождите!
Я оглянулся через плечо. Она по-прежнему стояла на месте, возвращая к груди руку медленным движением. Ледышка валялась на земле.
— Вы что-нибудь еще хотите мне сказать?
— Вы что, собираетесь гулять в такой буран? Без шапки?
— А что, теперь это наказуемо по закону?
— Нет, но…
— Как мило! Послушайте, если вас это так уж интересует, гулять я больше не намерен. Я собираюсь найти выход из этого гадюшника, сесть на автобус и поехать домой. Там я сяду за работу и буду заниматься ей весь день. Потом я лягу спать. Ваше любопытство удовлетворено? Желаю удачи.
— Да подождите же! Что вы как порох, в самом деле! Ох… — она с силой провела ладонями по лицу. — Я прошу у вас прощения за свою бестактность. У каждого есть свои радости, конечно. Я дико извиняюсь, я понимаю, вы обиделись, но вас же менингит хватит, в такую погоду даже бомжей с вокзалов не гоняют… Может, зайдете ко мне и переждете?
Цундере какая-то. Столь быстрый переход от враждебности к доверчивому смущению казался невероятным. Теперь она выглядела искренне виноватой. Я задумался. Почему бы и нет, в самом деле? Настрой уже было не поймать, утро бесповоротно стало просто началом скучного дня, а визит к, чего уж греха таить, довольно красивой незнакомке все-таки тянул на небольшое приключение.
— А муж не будет против?
— Да какой там муж… Я не замужем. Заходите, чаю попьем.
— Если вы настаиваете — не откажусь.
Ее звали Наташа. Наталья Дмитриевна, точнее. Фамилию она мне не сказала, а спрашивать я не стал. Своего имени я ей тоже не открыл, хотя она явно ждала этого. Сняв шубку, она оказалась маленькой русоволосой улыбчивой девушкой, не то чтобы толстой, даже не полной, а, как говорила моя бабушка, «в теле». Мне, впрочем, никогда и не нравились пересушенные или даже просто слишком тонкие девицы, которых сразу хотелось для начала как следует откормить. Разумеется, никакого мужского или платонического интереса она у меня не вызывала, нельзя делить сердце пополам, но с красивой женщиной
