хаос,находят свою цель в ночи,за облаком пересекаясь;но цель их – не мишень солдат:она для них – сама услуга,как зеркало, куда глядятне смеющие друг на другавзглянуть; итак, кому ж, как немне, катету, незриму, нему,доказывать тебе вполнеобыденную теоремуобратную, где, муча глаздоказанных обильем пугал,жизнь требует найти от насто, чем располагаем: угол.Вот то, что нам с тобой дано.Надолго. Навсегда. И дажепускай в неощутимой, нов материи. Почти в пейзаже.Вот место нашей встречи. Гротзаоблачный. Беседка в тучах.Приют гостеприимный. Родугла; притом, один из лучшиххотя бы уже тем, что насникто там не застигнет. Этолишь наших достоянье глаз,верх собственности для предмета.За годы, ибо негде до - до смерти нам встречаться боле,мы это обживем гнездо,таща туда по равной долескарб мыслей одиноких, хламневысказанных слов – все то, чтомы скопим по своим углам;и рано или поздно точкауказанная обрететпочти материальный облик,достоинство звезды и тотсвет внутренний, который облакне застит – ибо сам Эвклидпри сумме двух углов и мракавокруг еще один сулит;и это как бы форма брака.Вот то, что нам с тобой дано.Надолго. Навсегда. До гроба.Невидимым друг другу. Нооттуда обозримы обатак будем и в ночи и днем,от Запада и до Востока,что мы, в конце концов, начнемот этого зависеть окавсевидящего. Как бы явьна тьму ни налагала арест,возьми его сейчас и вставьв свой новый гороскоп, покамествсевидящее око словне стало разбирать. Разлукаесть сумма наших трех углов,а вызванная ею мукаесть форма тяготенья ихдруг к другу; и она намногосильней подобных форм других.Уж точно, что сильней земного.___Схоластика, ты скажешь. Да,схоластика и в прятки с горемлишенная примет стыдаигра. Но и звезда над морем -что есть она как не (позвольтак молвить, чтоб высокий в этомне узрила ты штиль) мозоль,натертая в пространстве светом?Схоластика. Почти. Бог весть.Возможно. Усмотри в ответесогласие. А что не естьсхоластика на этом свете?Бог ведает. Клонясь ко сну,я вижу за окном кончинузимы; и не найти весну:ночь хочет удержать причинуот следствия. В моем мозгукакие-то квадраты, даты,твоя или моя к вискуприжатая ладонь...Когда тыоднажды вспомнишь обо мне,окутанную вспомни мраком,висящую вверху, вовне,там где-нибудь, над Скагерраком,в компании других планет,мерцающую слабо, тускло,звезду, которой, в общем, нет.Но в том и состоит искусстволюбви, вернее, жизни – в том,чтоб видеть, чего нет в природе,и в месте прозревать пустомсокровища, чудовищ – вродекрылатых женогрудых львов,божков невероятной мощи,вещающих судьбу орлов.Подумай же, насколько прощетворения подобных дел,плетения их оболочкии прочих кропотливых дел -вселение в пространство точки!Ткни пальцем в темноту. Невестькуда. Куда укажет ноготь.Не в том суть жизни, что в ней есть,но в вере в то, что в ней должно быть.Ткни пальцем в темноту – туда,где в качестве высокой нотыдолжна была бы быть звезда;и, если ее нет, длинноты,затасканных сравнений лоскпрости: как запоздалый кочет,униженный разлукой мозгвозвыситься невольно хочет.1970
Сонет
E. R.
Сначала вырастут грибы. Потомпройдут дожди. Дай Бог, чтоб кто-нибудьпод этими дождями смог промокнуть.Во всяком случае, еще не разздесь, в матовом чаду полуподвальнойкофейни, где багровые юнцыневесть чего ждут от своих красавиц,а хор мужчин, записанный на пленку,похабно выкликает имя той,которую никто уже вовекипод эти своды не вернет, – не разеще, во всяком случае, я будусидеть в своем углу и без тоскиприкидывать, чем кончится все это.1970, Ялта
Страх
Вечером входишь в подъезд, и звукшагов тебе самомустрашен настолько, что твой испугодушевляет тьму.Будь ты другим и имей чертыдругие, и, пряча дрожь,по лестнице шел бы такой как ты,ты б уже поднял нож.Но здесь только ты; и когда с трудомты двери своей достиг,ты хлопаешь ею – и в грохоте томтвой предательский крик.1970
* * *
– Ты знаешь, сколько Сидорову лет? -– Который еще Сидоров? – Да брось ты!Который приезжал к Петрову в гости.На «Волге». – Этот старый драндулет? - – Напрасно ты валяешь дурака.Все наши так и вешаются бабыему на шею... Сколько ты дала быему? – Я не дала бы... сорока. -– Какой мужик! и сорока-то нет,а все уже: машина и квартира.Мне все дыханье аж перехватило,когда вошел он в Колькин кабинет. -– Чего он с Николаем? – Чертежи.Какие-то конструкции... а в профильон как киноактер. – Обычный кобель,всех дел, что на колесах. – Не скажи... -– Ты лучше бы смотрела за своим!В чем ходит! Отощал! – Поедет в отпуск,там нагуляет. – А чего ваш отпрыск,племяш мой то есть? – Навязался с ним.Пойми, мне нужен Сидоров. Он весь... -Ты просто сука. – Сука я, не сука,но, как завижу Сидорова, сухои горячо мне делается здесь.1970
Чаепитие
'Сегодня ночью снился мне Петров.Он, как живой, стоял у изголовья.Я думала спросить насчет здоровья,но поняла бестактность этих слов'.Она вздохнула и перевелавзгляд на гравюру в деревянной рамке,где человек в соломенной панамкесопровождал угрюмого вола.Петров женат был на ее сестре,но он любил свояченицу; в этомсознавшись ей, он позапрошлым летом,поехав в отпуск, утонул в Днестре.Вол. Рисовое поле. Небосвод.Погонщик. Плуг. Под бороздою новойкак зернышки: «на память Ивановой»и вовсе неразборчивое: «от...»Чай выпит. Я встаю из-за стола.В ее зрачке поблескивает точказвезды – и понимание того, что,воскресни он, она б ему дала.Она спускается за мной во двори обращает скрытый поволокой,верней, вооруженный ею взорк звезде, математически далекой.1970
Aqua vita nuova
F. W.
Шепчу «прощай» неведомо кому.Не призраку же, право, твоему,затем что он, поддакивать горазд,в ответ пустой ладони не подаст.И в этом как бы новая черта:триумф уже не голоса, но рта,как рыбой раскрываемого длябеззвучно пузырящегося «ля».Аквариума признанный уют,где слез не льют и песен не поют,где в воздухе повисшая рукаприобретает свойства плавника.Итак тебе, преодолевшей видконечности сомкнувших нереид,из наших вод выпрастывая бровь,пишу о том, что холодеет кровь,что плотность боли площадь мозжечкапереросла.
