понравился тебе сильнее, чем это допускает сестринская привязанность?
За гладкой формулировкой перепуганная мать пыталась скрыть свою тревогу, в напряжении ожидая ответа. Энн сперва утерла нос, проглотила слезы и только потом произнесла ровным, глуховатым голосом:
— Я люблю его.
Спокойного тона ей хватило только на три этих слова, и девушка снова начала рыдать, пытаясь одновременно высказаться:
— О мама, мама, почему это так несправедливо… ведь она не полюбит его… и не поймет… я скажу ей, что люблю его, пусть она откажет ему, если я дорога ей как сестра!
Эта последняя реплика заставила мать сурово сжать губы, пренебрегая материнским сочувствием к страдающему ребенку:
— Довольно, Энн, ты должна успокоиться. Я не знала, что ты влюблена в Лестера, иначе постаралась бы подготовить тебя. Но об отказе не может быть и речи.
Девушка подняла голову и посмотрела на мать, не веря своим ушам:
— Как вы можете быть так жестоки, вы обе? Да, я не говорила об этом никому, я собиралась сказать только ему, ему одному! Но теперь, когда ты знаешь, неужели ты позволишь ей отнять его у меня?!
— Энн, — миссис Олдберри сделала паузу, подбирая правильные слова. — Он влюбился в Джун. И, откажет она ему или нет, он не женится на тебе. Видно, вы слишком похожи, а ему с его серьезностью нужно пламя для освещения семейного очага. И Джун сможет дать ему это.
— Но я, я тоже смогла бы! Мои манеры — это следствие твоих уроков, и Джун будет счастлива потому, что не внимала им! Как я это вынесу?
— Дело не только в манерах, я учила вас одинаково, но разность характеров невозможно скрыть. Даже если бы Джун была внешне такой сдержанной, как ты, ее горячая натура прорывалась бы время от времени и, возможно, причиняла бы гораздо больше неприятностей. Я не так давно поняла, что то, что хорошо для тебя, не подходит ей, и перестала давить на нее, если ты могла заметить.
Мать явно пыталась отвлечь ее мысли от Гарольда, но Энн не могла это принять:
— И она будет жить с ним здесь, рядом, зная, что я несчастна, что я страдаю?
— Будет, потому что она не узнает об этом. Твоя боль не выйдет за пределы этой комнаты. Я уверена, тебе хватит сил успокоиться и поздравить ее. Подумай о своей гордости и чести семьи, нельзя выставлять себя на осмеяние соседей. Никто бы не заподозрил тебя в склонности к этому джентльмену, и твое разбитое сердце не станет предметом пересудов.
— Я не могу думать ни о чем, кроме того, что я никогда не смогу полюбить кого-то другого, и мне придется всю жизнь прожить здесь, да еще и называть его своим братом!
Мать поняла, что сейчас не добьется от девушки никакого разумного ответа — впервые разум Энн уступил место чувствам, и ему надо было собраться с силами, чтобы вернуть утраченные позиции.
— Ну, хорошо, отправляйся на прогулку, подальше от соседских домов, и постарайся успокоиться и принять неизбежное. Вам не надо пока разговаривать с Джун. Я отвлеку ее, чтобы ты могла незаметно скрыться.
Перед уходом миссис Олдберри ласково погладила сгорбившиеся плечи дочери:
— Не думай, что мне не больно за тебя, дорогая. Но мы обе просчитались в этой игре, и надо принимать новые правила. Если Джун ему откажет, он женится на ком-то еще, вам обеим придется кланяться и улыбаться леди Лестер, и когда-нибудь ты пожалеешь, что эта женщина хотя бы не твоя сестра.
Накинув шаль, Энн послушно поплелась прочь из родного дома, в то время как миссис Олдберри старалась сохранять внимательный вид, слушая щебетание Джун, которая перечисляла, что она изменит в доме Лестеров, какие балы будет устраивать и какие замечательные кавалеры для Энн устремятся в Марсденли. Она спешила поделиться соображениями с сестрой, но матушка сказала, что Энн нет дома, и наконец отправила Джун наряжаться перед встречей с женихом, а сама послала Гарольду записку, прося явиться вечером к ним в лом, к своей дорогой невесте. Миссис Олдберри спешила сжечь все мосты к отступлению, пока не утратила твердость духа из-за жалости к Энн, а ее сердце с каждым ударом металось от радости к горю, от одной дочери к другой. Видит бог, ей бы хотелось, чтоб все сложилось иначе, но вышло то, что вышло, и оставалось только использовать ситуацию наилучшим образом и придумать, как отвлечь Энн от ее горя и не допустить никакого намека на скандал.
Пройдя через боковую калитку, Энн вышла в лесочек, отделяющий поместье ее батюшки от соседских угодий. Кутаясь в шаль, которая сегодня ничуть не грела, Энн пошла по тропинке, поддевая носком башмака желтые листья. Короткое северное лето длилось всего два месяца, и столько же времени ей было отведено для любви.
В семнадцать лет каждая барышня уверена, что если она влюблена — то навек, и ни о какой другой привязанности и речи идти не может, но только в случае с Энн и немногими другими девушками подобного склада можно с уверенностью утверждать, что это так и есть.
Энн просто
Гарольд с самого первого дня понравился ей своей вдумчивостью, серьезностью, так непохожей на качества милых шумных соседских мальчишек, которые вырастали в таких же милых, шумных мужчин, каждый день делающих и говорящих одно и то же.
Молодой же лорд постоянно стремился впитывать новые знания и делиться ими с тем, кто был к этому готов, он повидал столько городов и стран, но обращал внимание только на вечные ценности, обходя взглядом пороки и искушения столиц. Энн уверилась, что ему действительно интересно с ней, они много говорили о литературе, и даже книги, которые она читала только потому, что этого требовали мать и учителя, в его пересказе стали казаться интересными и важными. Он сделал ей лучший комплимент, заметив, что не ожидал увидеть здесь столь образованных леди, к тому же совершенствующих свой ум отнюдь не потому, что их внешность не оставляет им ничего другого, кроме как обратить на себя внимание большой ученостью.
И все это время он, оказывается, мечтал о Джун, стесняясь напрямую вступить с ней в разговор и используя Энн как посредника, не подозревающего о своей эпизодической роли.
Энн почувствовала, как начинает гневаться не только на мать и сестру — а собственно, винить их было не в чем, — но на самого джентльмена, вольно или невольно позволившего ей думать, что неравнодушен к ней. Конечно, невольно, тут же поспешила она оправдать его. Ведь она и вправду была с ним просто приветлива, в своем самообольщении вообразив, что ей не требуется кокетство, чтобы завоевать его.
И как она была рада, что устремления ее матушки совпадают с ее собственными чаяниями, сколько радости она надеялась принести семье, не вкусив при этом горечи принесенной жертвы!
Увы, увы, из всего этого реализуются только планы матери. Одна дочь или другая, но Олдберри породнятся с Лестерами, навсегда лишив соседей возможности попытать удачу. А она останется старой девой, бесприданницей, бесплатной сиделкой для родителей или гувернанткой для детей Джун. И его детей.
— Ну нет! — Энн остановилась под ветвями рябины, бездумно обрывая начинающие краснеть ягоды. — Я не останусь здесь после всего этого. Есть выход. Есть возможность начать новую жизнь, и я сделаю это! Хотят они или не хотят, но им придется меня отпустить.
Энн чувствовала, что отвлечь ее может только замужество и отъезд в чужие края. Лучше всего выйти замуж за вдовца с детьми — чем больше будет дел, тем меньше у нее останется времени на горестные мысли и бесполезные сожаления. И она знает, где найти такого мужа.
Вечером. Джун и мистер. Гарольд сидели рядышком у фортепьяно, и молодой человек приглушенным голосом делал избраннице признания, заодно пытаясь объяснить, почему он сначала отправился к ее родителям, а уже потом обратился к ней лично. Ему казалось, что этот первый шаг придаст ему смелости совершить второй, его смущала ее насмешливость и пугала возможность оказаться жертвой ее острого язычка.
— Вам придется к нему привыкнуть, сэр, поскольку вы берете меня замуж всю, а не по частям и мой
