Бакли умудрился слегка двинуть ногой, но это только подчеркнуло его слабость.
– Вы побывали в моем доме? – выдохнул он.
Я пожал плечами, повернулся, чтобы уйти, и добавил:
– Не я, дружок Скорее, линчеватели.
Я стал сильнее хромать, но винил в этом больничную атмосферу. Ко мне подошел врач лет пятидесяти. Спросил:
– Вы навещали мистера Бакли?
– Да.
У него была карта – похоже, врачи без карт и не ходят, – он заглянул в нее и выдал несколько медицинских терминов. Затем заметил:
– Очень жаль, но боюсь, что мистер Бакли уже никогда не сможет ходить.
Я сделал мрачное лицо и кивнул. Эскулап поинтересовался:
– Вы будете приходить регулярно?
– Обязательно, чтобы убедиться, что вы не ошиблись в своем прогнозе.
Он с вызовом поднял голову:
– Я уверяю вас, мистер… Я не запомнил вашего имени.
– Я его и не называл.
– Ну, хорошо. Так я вас уверяю, что очень мало шансов, что этот пациент когда-либо обретет подвижность.
Я посмотрел на врача:
– Ловлю вас на слове.
Внизу, в главном холле, было людно и шумно. В последний раз, когда я был в больнице, я встретил Энн Хендерсон. Встреча оставила у меня тяжелые воспоминания. Я пошел в кафе и увидел, что там рекламируют всевозможные сорта кофе. Я заказал капуччино без шоколадной стружки. Девушка спросила:
– Вам обычный кофе?
– Если бы я хотел обычный кофе, я бы так и сказал, верно?
Она презрительно взглянула на меня. После Бакли я перенес этот взгляд спокойно, она удалилась, принесла мне кофе и содрала с меня за него втридорога. Я нашел свободный столик и сел. По радио передавали Кейта Финнигана, который обсуждал проблему использования аэропорта Шаннон американскими войсками. Затем он сказал, что слушатели просят передать песню «Дикси Чикс» из их нового альбома «Дом», который писался о Вьетнаме, но вполне годился и для Ирака. Я слушал музыку, когда подошел служащий больницы и спросил:
– Надеюсь, вы не собираетесь курить?
Он застал меня врасплох, и я переспросил:
– Что?
– Здесь везде курить запрещено.
Он уже был на взводе и готов к военным действиям. Я узнал его, но имени не мог вспомнить. Я заявил:
– Я не курю.
Как странно это прозвучало. Но служащий не поверил. Сказал:
– Я вас помню, вы курили в коридорах и в нише.
Я шумно выдохнул:
– Не можешь сделать мне одолжение, приятель?
– Одолжение… Какое одолжение?
– Сгинь.
Он так и поступил.
Я шел мимо университета, и в голове продолжала звучать песня «Дикси Чикс». У канала толпились студенты, и я вспомнил о погибших девушках. Похоже, мне в этой истории не разобраться. У церкви я задержался, разглядывая витражи. Но вдохновения не прибавилось, Я пробормотал:
– Окна. Всего лишь цветные окна.
Вернулся в гостиницу. Миссис Бейли, которая выглядела необычно хрупкой, того и гляди сломается, копалась в бумагах. Хотя мне хотелось пойти к себе, побыть одному, обижаясь на весь мир, я остановился и спросил:
– Все в порядке, миссис Бейли?
Она подняла голову, и мне больно было видеть, как просвечивает сквозь редкие волосы кожа ее головы. Меня это так огорчало. Я также заметил многочисленные «печеночные» пятна на ее руках и подумал: «Сколько же ей может быть лет?» Кто-то пытался сделать ей перманент, но только все испортил. Создавалось впечатление, что на полпути они решили все бросить, придя к выводу: «А пошло оно, все равно руины».
Так оно и было.
Она ответила:
– Я не хочу утруждать вас, мистер Тейлор, особенно после вашей тяжелой утраты.
Мне хотелось согласиться и улизнуть в свою комнату, но я остался и предложил:
– Давайте я куплю для вас виски, большую теплую порцию виски с гвоздикой, сахаром и… черт возьми, всем, что полагается.
На мгновение на ее лице появилась улыбка юной девушки, почти кокетливая, и я осознал, как много эта старая женщина для меня значит. Конечно, смерть матери сделала меня уязвимым, но миссис Бейли никогда меня не предавала, в какое бы дерьмо я ни вляпывался. Каждый раз, когда я бросал пить, употреблять наркотики, а потом снова брался за старое, она не судила меня. Всегда держала для меня комнату. Когда я смывался в Лондон, в Хидден Вэлли, и возвращался, буквально еле волоча ноги, она принимала меня.
Вот такие дела.
Миссис Бейли показала на бумаги:
– А кто присмотрит за конторкой?
Я заметил:
– Если повезет, их сопрут.
Она не устояла.
Вышла из-за конторки и, это надо же, взяла меня под руку. Никто не берет вас под руку так, как женщина из Голуэя. Я почувствовал себя… галантным? Как часто сейчас можно услышать это слово? Я двинулся к двери, но миссис Бейли запротестовала:
– Нет, нет, я больше не выхожу.
– Что?
– Слишком опасно.
С этим трудно было спорить, снаружи действительно вам грозила смертельная опасность, моя хромота тому доказательство.
– И вообще, если мне предлагают выпить, я предпочитаю сама себя обслужить.
Хоть я и прожил в этой гостинице очень долго, сомневаюсь, что я когда-нибудь бывал в местном баре. Руководствовался принципом «не гадь у своих дверей». Но бар мне понравился, я такие заведения люблю: темный, дымный, старый, обжитой. Здесь серьезно пили серьезные пьяницы. Вы так и чувствовали волны, которые шептали:
– Хочешь повыпендриваться, катись отсюда.
Здесь вы получите свою пинту пива и стаканчик виски, и если вам требуется что-то еще, то вы явно пришли не туда.
21
