Вечные поиски

Трудность заключалась не столько в самом решении. Ему, пусть оно и могло привести к опасным последствиям, он знал, что последует. И не мог подавить в себе нетерпение поскорее получить ответ. Но нельзя же прямо обвинить герцогиню в злопыхательстве. Пугающая ядовитость предисловия указывала, что ее власть и влияние зависнут над ним, как губительная туча. От подобного врага его защитить не мог никто. Поэтому любая обвинительная инвектива с его стороны, как того ни требовало его сердце, не удовлетворит его стремления понять и не толкнет ее откровенно объяснить свои побуждения.

И он снова спросил себя, почему она написала такой образчик яростной прозы. Что-то неладное творится с рассудком, если он подвергает сердце подобной опасности. Быть может, подумал он, она общается с растленными натурами.

Он подумывал написать мягкое опровержение сатиры, сыграв на презрении Дульсинеи к пылкой любви Дон Кихота: помешанный рыцарь так блаженно перетолкует ее угрозы, что поведет себя прямо наоборот ее настояниям. Рыцарь поблагодарит Дульсинею за ее милости (в которых ему было отказано в сатире), будет нести дозор перед ее домом (ревниво охраняемым в сатире ее семьей) и вскоре займется поисками красивой аллеи, чтобы на всех деревьях там вырезать ее имя (хотя сатира угрожала ему немедленной кончиной, если он приблизится с ножом даже к молоденькому дубочку). Все это он уже держал в уме. Ответ послужит только развитию характера Дон Кихота и эффективно преобразит вызывающее опубликование сатиры в увлекательную для публики борьбу остроумий. Так было бы предпочтительнее всего.

Но предисловие с его сексуальной язвительностью, крикливой ненавистью к его положению, уничижение его устремлений и его военных ран злобным тоном пренебрежительного мнения? Как на это все ответить? Эта ненависть застряла у него в горле будто кость, и она, если злопыхательству предисловия поверят, лишит его дыхания и жизни. Непостижимо, что он неведомо для себя приобрел такого врага.

Следовательно, его письмо должно быть учтивым, дышать почтением к ее рангу и репутации, признать в ней автора сатиры (а также, прости ей Бог, предисловия) и склонить ее к личному обсуждению с ним этой темы. Воззвание к ее цивилизованным понятиям. В любом случае, подумал он, я должен увидеть ее, чтобы лучше постигнуть сознание, которое, приходится полагать, претворилось в ненависть.

Но письмо должно быть выдержано в верном тоне. Иначе ей будет легко ответить безоговорочным отказом. Как солдат он знал, что некоторые битвы так и не произошли из-за того, что солдаты узнавали в своих противниках друзей или земляков. Иногда сознание, что враг – такой же простой бедняга, как ты сам, уничтожает самый смысл войны. Если только герцогиня не зашла в своей ненависти слишком далеко, подумал он, то, увидев меня, она почувствует симпатию. Он уже решил, что, если она исполнит его просьбу, он отправится к ней в мундире и захватит отзывы о своей храбрости, написанные его былыми командирами. В начале письма он указал годы своей службы, своих командиров, кампании, в которых участвовал, подчеркнув, что император Филипп II особо упомянул о его героизме в битве при Лепанто.

Ваша Светлость (начиналось его письмо), тот, кто хотел бы стать Вашим слугой, приветствует Вас и призывает на Вас благодать милостивого духа, который правит всеми нами. Это письмо смиренно выражает всю полноту почтения к Вашему рангу и доброму имени, которое принесли Вам многочисленные Ваши благотворения.

Эти строки писались легко – общепринятые образчики учтивости того времени. Теперь к просьбе об аудиенции.

Ищу я Вашего милостивого внимания и прошу уделить мне некую толику Вашего времени для беседы о происхождении и авторстве сатирического сочинения, недавно распространенного. Как Вы должны знать, сатира высмеивает созданный мной персонаж, который успел снискать некоторую популярность. Вдобавок к удовольствию увлекательного труда по созданию моих персонажей мне крайне лестно, что один такой персонаж был с готовностью воспринят другим творцом и наделен дальнейшей жизнью. Это комплимент, который я охотно обращаю тем, кто столь уместно расширяет своим талантом пределы выдумки.

И вот тут-то его осенила идея. Возможно, большая удача, что Старый Рыцарь, его персонаж, столь популярен, и что сатира, вернее, его персонаж Дульсинея, угрожающая ему из-под пера другого автора, попала в ту же жилу. Герцогиня, конечно, получала удовольствие сама, подумал Сервантес, увидев, как поразительная физичность Дульсинеи с такой легкостью обретает жизнь. Мы могли бы стать соавторами, подумал он. Эпизоды дополняли бы друг друга. Дон Кихот мог бы продолжать свое злополучное поклонение прекрасному образу, а Дульсинея продолжала бы трудиться по хозяйству и рассыпать бессвязные, но серьезные угрозы. Их диалог обрел бы двойную популярность.

Но согласится ли она на это? Предположительно сатиру она написала в осуждение литературной моды, которую сочла неэстетичной, оскорбляющей взыскательный вкус. Мода эта бросала вызов установлениям ее Академии. А потому она была придирчива, лелеяла честолюбивые планы для этой Академии, понимала, что новый двор возвысит ее статус, придаст ей важность в глазах императора… Впрочем, это только догадки. Истинная причина боли – предисловие, то, что она прибегла к таким личным выпадам. Но, с другой стороны, – еще одна догадка – предисловие могло быть не более, чем бессердечной шуткой. Каким-то образом ему надо будет узнать правду от нее. Он продолжал писать:

Чтение некоторых частей сатиры дарит большое удовольствие. Мне пришло в голову, что соавторство, разумеется, анонимное, в последующих эпизодах могло бы способствовать растущей популярности этих бурлесков среди публики, а также обогатить источник литературного наследия нашей страны.

Что же, эти тщеславности легко ложились на бумагу, но он не был уверен, что верит им. Ну, итак:

Поэтому для меня было бы великой честью обсудить с Вами Ваше мнение касательно этих вопросов и выводов из них.

Остаюсь Ваш верный слуга и прочее.

Он закончил. Сырые чернила блестели в лучах лампы, освещавшей его комнату. Он присыпал пергамент песком. Он чувствовал, что какое-то таинственное нечто одобряет подобное осушение письма. Оно будет отослано завтра с курьером. Письмо было чистым, будто он вскрыл тугой нарыв сложностей будущего.

Его мысли вернулись к герцогине. Быть может, сатиру для нее написал кто-то из кружка авторов ее Академии? Такое бывало. И это объяснило бы тональность, раз она принадлежала не ей, а тужащемуся дилетанту.

Ну, если он хочет узнать от нее правду, их встреча может оказаться очень трудной. Но, с другой стороны, его письмо было в высшей степени тактичным, и не исключено, что их встреча будет больше дышать веселостью, чем желчью. Если письмо так гладко убедительно, как он старался, а она действительно обладает взыскательно образованным вкусом, каким славится, тогда, быть может, он завоюет ее дружбу в той мере, в какой позволяет ее статус.

Быть может.

Сервантес отправил письмо герцогине с утра на следующий день. Его изумило, что она откликнулась так быстро: письмо от нее пришло еще к вечеру. Когда он прочел ее строки, написанные элегантным почерком, нервы у него затрепетали.

Сударь, Ваша просьба принята. Буду ждать Вас завтра утром. Пожалуйста, явитесь без опоздания. Ваше прибытие ожидается.

Ну что же. Завтра судьбоносный день.