знаю, – ответил маггид, – что ты при этом ничего не видишь, но что ты скажешь тем, в Вильне, когда они зададут тебе такой же вопрос?»
ОХРИПШИЙ ЧТЕЦ
В синагоге равви Леви Ицхака однажды охрип чтец. Цадик спросил его:
«Почему ты охрип?» – «Потому что я молился перед амвоном», – ответил чтец. – «Совершенно верно, – сказал равви. – Кто молится перед амвоном, тот охрипнет, но кто молится перед Богом Живым, тот никогда не охрипнет».
ОТСУТСТВУЮЩИЕ
Однажды, прочтя молитву «Восемнадцать благословений» («Шмоне–Эсре»), подошел Бердичевский равви к нескольким людям, бывшим в синагоге, и поприветствовал их, сказав: «Мир вам». Он произнес эти слова не один раз, словно бы эти люди вернулись из дальнего путешествия. Когда они в недоумении посмотрели на него, он сказал: «Чему вы так удивляетесь? Ведь только что вы были так далеко! Один торговал на рынке, другой плыл на корабле с грузом зерна. По окончании слов молитвы вы оба вернулись, поэтому я вас так и приветствую».
ЛЕПЕТ
Однажды равви Леви Ицхак попал на постоялый двор, где остановились ехавшие на ярмарку торговцы. Это происходило далеко от Бердичева, и никто из постояльцев не был знаком с цадиком. Утром торговцы собрались помолиться, а поскольку у них нашлась лишь одна–единственная пара филактерий, то сперва встал один, надел филактерий, помолился, затем снял их, передал другому, тот – следующему и так далее. По окончании молитвы равви Леви Ицхак подозвал к себе двух молодых торговцев. Когда они подошли, он посмотрел на них и произнес: «Ма–ма–ма, ва–ва–ва».
«Что тебе надо?» – спросили торговцы. Но равви лишь снова повторил свои бессмысленные звуки. Тогда торговцы решили, что перед ними дурачок.
И тут Леви Ицхак сказал: «Вы что, не понимаете этого языка, на котором только что разговаривали с Богом?»
На какой–то момент молодые торговцы замолчали и смутились. Но затем один из них сказал: «Разве ты не видел младенца в колыбели, не умеющего говорить членораздельно? Разве ты не слышал его детский лепет, вроде ма–ма–ма, ва–ва–ва? Все мудрецы и книжники мира не в состоянии понять этот лепет, но приходит мать и сразу понимает, что говорит младенец».
Когда равви Леви Ицхак услышал такой ответ, он сразу пустился в пляс от охватившей его радости. С того времени, когда он, по своему обыкновению, беседовал с Богом во время молитв во Дни Благоговения*[205], он всегда пересказывал Ему этот ответ.
МОЛИТВА ГЛУПЦА
На исходе Йом–Кипура Бердичевский равви сказал одному из своих хасидим: «Знаю я, о чем ты молился в этот день. Накануне ты молил Бога дать тебе тысячу рублей, необходимых тебе для жизни и которые ты зарабатываешь в течение целого года, причем дать сразу, в начале года, чтобы тяготы и трудности работы не отвлекали бы тебя от учения и молитвы. Утром же ты подумал над этим еще раз и решил, что если ты получишь всю тысячу рублей сразу, то можешь пуститься в новое, еще более крупное предприятие, которое займет гораздо больше времени. Поэтому ты стал молить о том, чтобы получать по половине суммы каждые полгода. Но перед заключительной молитвой и это показалось тебе не слишком хорошим, и ты выразил желание получать по четверти суммы раз в три месяца, чтобы спокойно учиться и молиться в течение целого года. Но почему ты думаешь, что твое учение и твоя молитва нужны Небесам? Может быть, единственное, чего они хотят, – это чтобы ты много трудился и постоянно мучился, размышляя над встающими перед тобой проблемами».
КОНЕЦ МОЛИТВАМ
В конце семьдесят второго псалма сказано: «И благословенно Имя славы Его вовек, и наполнится славою Его вся земля. Аминь и аминь. Кончились молитвы Давида, сына Иессеева»*[206].
Так говорил об этих словах равви Леви Ицхак: «Все молитвы и песнопения молят, чтобы слава Его открылась миру. И тогда, когда вся земля действительно наполнится славой Его, тогда не будет больше надобности молиться».
МИРСКИЕ РАЗГОВОРЫ
Когда равви Леви Ицхак приехал в Никольсбург в гости к равви Шмелке, который, когда Леви Ицхак был молодым, учил его пути служения со рвением и которого он долго не видел, то облачился в молитвенное одеяние, надел на лоб двойные филактерии, пошел на кухню и спросил там жену равви Шмелке – в первое же утро по приезду, – какие блюда приготовлены к обеду. Его вопрос удивил всех, но ему ответили. Затем равви Леви Ицхак пустился в расспросы, а хорошо ли они сделаны, как и из чего, а также стал задавать другие подобные вопросы. Ученики равви Шмелке, слышавшие весь разговор, сочли Леви Ицхака чревоугодником. Затем равви Леви Ицхак пошел в Дом Молитвы и – пока вся конгрегация молилась – пустился в разговоры с каким–то ничтожным человечишкой, которого все презирали, и говорил с ним о каких–то пустяках; стоявшие рядом люди хорошо слышали их болтовню. Один из учеников равви Шмелке не мог долго вынести такое поведение и строго сказал пришельцу: «Замолчи! Пустая болтовня в этих стенах недопустима!» Но Бердичевский равви и ухом не повел и как ни в чем не бывало продолжал свой разговор.
А за обедом равви Шмелке радостно приветствовал равви Леви Ицхака, посадил его рядом с собой и даже ел с ним из одной посуды. Ученики равви Шмелке, наслышанные о странном поведении гостя, восприняли эти знаки уважения и дружбы с большим удивлением. После трапезы один из учеников уже больше не мог сдерживать своего негодования и спросил наставника, почему он оказал такое уважение столь пустому и нечестивому человеку, замеченному в таких–то и таких–то неблаговидных действиях. Цадик ответил: «В Гемаре читаем: «Раб (Абба Арека)*[207] в течение всех дней своей жизни никогда не вел просто мирских разговоров». Не замечаешь ли ты нечто странное в этой фразе? Не указывает ли она на то, что другие наставники проводили свое время в пустых мирских разговорах? Или о Рабе нельзя сказать ничего более достойного? Однако подлинный смысл этих слов таков: какие бы мирские дела Раб не обсуждал с людьми в течение дня, каждое его слово было наполнено тайным значением и смыслом, проявлявшимся лишь в высшем мире; при этом во всей этой деятельности его дух оставался
