– Так-то так, да с командиром иначе разговаривают, – сказал Коршун. – Я на тебя стучать в штаб не буду, но если ты будешь и дальше всякие штучки вытворять, то верну тебя в учебку. Ясно?
– Ты меня не учи, – сказал Ким, – я тоже ученый. Я сюда воевать приехал, а не расписание изучать. Не бывает на фронте боевых периодов, или как ты их там называешь.
– Боевое время, – сказал Коршун.
– Значит, надо воспользоваться, – сказал Ким.
– Как воспользоваться?
– Они там, ваши ублюдки, тоже соблюдают боевое время? – спросил Ким.
– Разумеется.
– Так вот, пока они сидят и кушают свои котлеты, надо по ним ударить.
– Нельзя, – сказал Коршун. – Когда нет боевого времени, бить нельзя.
– Тогда вы никогда не победите. Так и город свой отдадите.
– Не валяй дурака, комвзвода, – сказал Коршун. – Ты думаешь, если тебя назначили младшим командиром, значит, ты уже революцию здесь можешь совершить? Здесь особые условия, в таких тебе еще не приходилось сражаться, к тому же ты отравленный газами и многое не помнишь. Но рассуди спокойно – если мы не будем соблюдать боевое время, они тоже не будут его признавать, тогда в боевое время не останется сил, чтобы воевать. Какая же это, к черту, война?
– Война – это когда убивают, – сказал Ким, – а не когда играют в игру по правилам. Это в футболе свисток засвистел – и пятнадцать минут перерыва. Чтобы зрители смогли мороженого поесть.
– Не сравнивай. Мы погибаем. Но война имеет свои законы. Сам поймешь.
Я внимательно прислушивался к их спору, остальные новенькие смотрели вокруг, им было не по себе на таком открытом месте. И, я полагаю, они предпочли бы, чтобы прав оказался Коршун, командир роты.
– Если вы посмотрите вперед, подальше вперед, – продолжал между тем Коршун, – то вы увидите справа, вон там, как раз за линией фронта, низину, большую низину.
– Это где столбы стоят? – спросил комсомолец Ваня.
– И колоды. И... присмотрись внимательно – видишь ямы? Там лежат трупы.
– Что это? – спросил я. – Там был бой?
– Нет, еще недавно эта низина была у нас в тылу. Это место называется Долина справедливости. Только никто ее так не называет. Ее мы называли долиной казней или низиной смерти. Здесь казнили дезертиров и других преступников. Даже моего бывшего комроты Шундарая... казнили. Так что вы не думайте, что мы здесь играем в футбол с перерывами. Если вы совершите преступление, то кончите жизнь в долине казней. И казни бывают плохими. Здесь и четвертуют, и вешают, и расстреливают. И от этого зависит, кем ты родишься завтра.
– Я уже родился, – сказал Цыган, вовсе не испуганный и не подавленный видом этой низины.
– Я имею в виду перерождение, – сказал Коршун. – Вам еще не объясняли?
Я отрицательно покачал головой.
– В штабе они все с ума посходили. Они думают, наверное, что если вас из газа вытащили, то вы помните о перерождении. Ну ничего, сегодня будет патер-лама, он придет, чтобы освятить новые окопы.
Это сообщение никого не удивило.
– А дальше что? – спросил Ким. – Вон там, справа от низины казней?
– Там был наш лазарет, полковой лазарет.
– И что?
– Когда ублюдки наступали, они перебили раненых и докторов, а санитарок увели.
– Зачем? – спросил Цыган.
– Зачем наших женщин уводят? Чтобы измываться. Вот зачем.
– А почему вы отдали лазарет? – спросил Ким. – Почему вы не вывели их в безопасное место?
– В тот момент я был далеко. Если бы знал... но я же не могу все знать!
Коршун почти прокричал последние слова. И я понял, что гибель лазарета связана у него с личной бедой. Может быть, там добили его друга, может быть, среди санитарок у него была девушка... я это узнаю, время будет.
– Мы отступили, – сказал Коршун. – Людей мало. И воздушных шаров нет, чтобы на разведку полететь. Они прорвали наш фронт. Но теперь мы накопим сил и отберем эти позиции.
– Тех, кто погиб, не вернешь, – сказал я.
– Все бывает, – сказал Коршун.
– А новый лазарет будет? – спросил я.
– Его в безопасном месте устраивают, – сказал Коршун. – Впрочем, нам некуда дальше отступать.
Коршун обернулся.
Я обратил внимание, какой изысканной работы рукоять его меча, а металлические ножны украшены чеканкой, чуть напоминающей скифский звериный стиль.
