– Я точно не знаю, где будет лазарет. Но, наверное, вон там, за грядой. Иначе бы мы увидели.
– А можно туда будет сходить? – спросил я.
– Это зависит от того, сколько времени осталось до боя, – сказал Коршун. – Черт их знает. Обычно промежутки стандартные – но бывает, несколько дней проводим без боя, а порой два боя в день. Разве угадаешь?
– И никакой системы?
– Есть система, мы с Шундараем обсуждали... Но она нарушается. Может, нарочно.
– А кто решает?
– Черт его знает! Штаб фронта! Или Господь Бог!
Коршун не стал продолжать эту тему, он рассматривал тылы. Отсюда, сверху, я смог рассмотреть скопление сараев и пакгаузов, в которых была наша учебка, и даже переплетение рельсов, схожих издали с рассыпанной по земле связкой прутьев. Мне было ясно, что этими рельсами давно не пользовались, и на путях было пусто, – впрочем, вдали я разглядел несколько платформ, но не был в том уверен, потому что по земле полз бесконечный, светлый, но не белый, мышиный туман, и даль скрывалась в его пелене. Когда Коршун сказал нам, что там, за туманом, за станционными путями, и лежит столица, то пришлось признаться, что, пока не распогодится, мы города не увидим и мне не удастся сделать никакого вывода о том, что за город мы так отчаянно защищаем и считаем своей родиной.
– С нами была девушка, – сказал я. – По приезде ее от нас отделили – как вы думаете, куда она могла попасть?
– Я думаю, что они срочно новый лазарет делают, – сказал Коршун. – Ведь начнется боевое время, а мы вообще без лазарета, так у нас даже легкораненые помрут от заражения.
– А где этот лазарет будет?
– Где-то поблизости, – ответил Коршун.
– Но можно будет узнать?
– Все можно будет узнать. Потом мы к Дыбе завалимся, посидим, надо же как-то познакомиться, поговорить. Дыба может знать.
– Это командир батальона? – спросил Ваня.
– Вот именно.
Я еще раз посмотрел назад, где в тумане скрывались рельсы, где был лазарет, Маргарита и сам город, куда мне хочешь не хочешь надо пробираться.
Можно считать, что мне повезло – я получил офицерский чин, возможно, это даст мне чуть большую свободу. Главное – пока, первое время, быть послушным и вне подозрений. Опасным для меня был не Коршун, а Шейн и майор-идеолог.
Но оказалось, что опасность разоблачения исходила от патер-ламы.
Когда мы спустились в широкую траншею, которая, видно, служила уже не первому поколению солдат, я утвердился в мысли, что мы попали в некое подобие Вердена – того поля сражения Первой мировой войны, которое множество раз переходило из рук в руки и где не осталось ни одного живого дерева, ни клочка земли, который не был бы перекопан воронками от снарядов и лопатками саперов.
Сколько же лет идет эта война?
Какой-то давно читанный фантастический роман о бесконечной третьей мировой войне возник в памяти, но я никак не мог вспомнить деталей. Только помнил я, что сначала они сражались, используя танки и самолеты, потом кончилось топливо, кончились патроны, были уничтожены все заводы, да и знающих людей не осталось. В конце книги враги уже дерутся дубинками, душат друг друга голыми руками... но война никак не может закончиться.
Ясно, что образ, придуманный писателем, гиперболизирован. Но ведь в принципе это же происходит и здесь.
И две последние платформы на пустых проржавевших путях, пакгаузы и станционные здания без крыш – разве это не вещественное выражение той страшной сказки?
Я должен попасть в самое сердце этого мира, понять, что же происходит, и главное – разыскать и освободить Маргариту, которая потеряла из-за меня своего любимого мужчину.
– Пошли дальше, – сказал Коршун. – Я покажу вам расположение взводов. Пора приживаться!
Оказывается, у меня был свой блиндаж – квадратная яма глубиной два метра, для меня и моего помощника. В помощники мне Коршун выделил ротного старшину Мордвина.
У длинной траншеи, в которой можно было проходить не сгибаясь, нас встретил здоровый мужик на деревянной ноге – ну точно как стивенсоновский пират, только без попугая на плече.
Его звали Мордвином. Он и провел меня в мой взвод, а Коршун занялся Кимом.
Мой штаб, или, вернее, моя нора, был подметен, у стены стояла лежанка, покрытая одеялом. У другой стены находилась еще одна лежанка, но уже без одеяла, на которой должен был спать Мордвин.
В моей яме еще стоял колченогий стол, под ножки которого не было смысла что-либо подкладывать – они просто были заглублены на разную глубину в твердый земляной пол блиндажа. Простите, но офицерам унизительно таиться в яме, так что я назвал свою яму блиндажом. Наконец, рядом с лежанкой стоял старый сундучок.
Затем Мордвин загнал ко мне в яму весь мой взвод. Четыре человека, усталых и грязных до умопомрачения, зато вооруженных до зубов, были остатками взвода, уцелевшими после последнего боевого времени.
Еще шесть человек я получил из меховского пополнения, но об этом я никому не смел сказать, так как
