– Мы недалеко ходили, – сказал Ким. – Мы в город ходили.
– Зачем? – спросил Коршун.
Мне показалось, что за час, пока я его не видел, он еще более осунулся, смуглая кожа еще туже обтягивала скулы.
– Ким хотел со своими родными повидаться, – честно признался я.
– Ты что, жить раздумал? – повернулся взбешенный Коршун к Киму.
Я втиснулся между Коршуном и Кимом. Я был лучше готов к тому, чтобы спокойно выдержать натиск.
– Мы ничего плохого не имели в виду, – сказал я. – Мы сходили в город, поглядели, какую родину мы защищаем. Навестили, посидели, выпили чаю – и обратно!
– Врешь! – Коршун оттолкнул меня и обернулся к Киму: – Он врет, а ты что придумаешь?
– А с чего ты решил, что Седой врет? – удивленно спросил Ким.
Ах ты, молодец! Вот не ожидал от него такой прыти.
– Потому что... потому что категорически запрещено покидать передовые позиции во время боевых действий и оголять линию фронта. Сейчас положение критическое, каждый человек на счету!
– Погоди, погоди! – остановил я командира роты. – Ты притворяешься, а мы хотим говорить откровенно. Мы отлично знаем, что сейчас еще не боевое время, ты сам так сказал, и песок в часах еще не высыпался вниз. Мы младшие командиры и имеем полное право произвести рекогносцировку, потому что мы на фронте первый день и должны понять – где что. Где тыл, а где враг.
– И никто не запрещал мне повидаться с моей мамой, – сказал Ким.
Пыл Коршуна пропал. Вдруг он махнул рукой.
– Попались бы в лапы службе безопасности – и кончили бы дни на виселице. Кто бы там стал разбираться?
– А почему нужно вылавливать?
Он не дал мне договорить:
– Потому что дезертир на дезертире! Все бегут.
– Какие дезертиры? Куда бегут? – вмешался в разговор Ким. – Ты знаешь, что там, сзади?
– Конечно, знаю! Наш дорогой город, – ответил Коршун, и я подумал – может, и не притворяется? Ведь не будь меня, Ким, верней всего, попал бы к велосипедистам, и они бы его живым не выпустили. Нашему здешнему начальству нельзя допускать сомнения. Если мы защищаем родину – мы сражаемся отчаянно. Если речь идет о каких-то декорациях, то солдаты могут поднять оружие против хозяев. Никто не хочет быть смертником впустую.
– Ты в самом деле так думаешь? – спросил Ким, нахмурившись.
– Не надо допросов, – вмешался я. – Пусть каждый думает как хочет. Ты пришел сюда, потому что беспокоился, куда мы делись?
– Нет, – сказал Коршун. – Я пришел по делу. Ваше путешествие обсудим потом. Мне сообщили, что противник может начать вылазку еще до начала боевого времени.
– Так ты же говорил, что это невозможно!
– Это для нас, цивилизованных людей, невозможно. А для них, ублюдков, все возможно. Это будет, как мне сообщили из штаба полка, не общее наступление, а несколько вылазок с целью достать пленных.
– А зачем им пленные? – спросил я.
– Как зачем? – сказал Мордвин. – Ясное дело – жрут они наших. Жарят на костре и жрут.
– Ладно, брось, – сказал Ким. – Тоже мне, Жюль Верн нашелся.
– А ты попадись им, попадись, тогда увидишь.
– Изнутри кастрюли, – дополнил своего заместителя Коршун.
– Что же мы должны делать? – спросил Ким.
– Расставь наблюдателей, чтобы ублюдки не подобрались к нам незамеченными. Предупреди солдат.
– А если заметим лазутчиков?
– Тогда ваша задача – отразить вылазку и на их плечах постараться ворваться на позицию врага.
– И это далеко?
– Ты карту помнишь?
– Помню.
– Нам надо попасть туда, где были наши собственные позиции в прошлое боевое время.
– Ты недоговариваешь, Коршун, – сказал я.
Коршун смотрел в землю. Он думал, согласиться ли со мной. Согласился:
– В прошлое боевое время они захватили наш лазарет. Некоторые, возможно, живы, санитарки, сестры. Они с ними ужасно что делают. Говорить не хочется. Я думал, а вдруг ты кого-нибудь видел?
