обман заключается. И потому надо было быть предельно осторожным.
В дома, которые стояли по обеим сторонам нехоженой улицы, мы больше не заглядывали. Я в этом городе не жил и не надеялся кого-нибудь встретить, а Ким утверждал, что помнит свою улицу и родной дом, и обещал меня к ним вывести.
– Куда же люди подевались? – спросил вдруг Ким. Тихо, совсем тихо.
За домами центр города был не виден, и потому, когда небоскребы открылись перед нами, – это случилось внезапно.
– Я думал, что до центра дальше, – сказал я.
– Мне бы на автобус, на «четвертый», – тупо произнес Ким.
– Давай ждать, – предложил я. – Где остановка?
– Да, где остановка? – спросил он у меня.
– Тебе лучше знать, я тут не жил.
– Конечно, конечно. – Он вел себя, как собака, потерявшая след. Он быстро пошел по улице за двухэтажным домом с выбитыми стеклами, заглянул за угол, отпрянул, будто увидел что-то неприятное, вернулся ко мне и прошептал: – Мне кажется, там кто-то есть.
– Давай зайдем в подъезд, – предложил я.
В подъезде было очень тихо, пахло пылью и мумифицированной дрянью.
В полутьме была видна лестница, она поднималась наверх на один пролет и на этом заканчивалась. Словно сначала думали кого-то поселить на втором этаже, а потом передумали.
Мы смотрели наружу сквозь приоткрытую дверь.
Из-за угла медленно выехали на велосипедах двое патрульных в кольчугах, масках и армейских шлемах. Они остановились, не слезая с седел, уперев в землю левые ноги в одинаковых красных сапогах со шпорами. На что шпоры велосипедисту? Чтобы не произошло крушения, подумал я.
Велосипедисты переговаривались. Велосипеды у них были странные, возможно, старинные, переднее колесо чуть больше заднего.
Затем один из них наклонился и принялся разглядывать землю. И я понял, что даже на сухой и плотной земле наши следы могли отпечататься.
– А давай-ка, – прошептал я Киму, – на всякий случай смотаемся отсюда.
– Почему?
– Они профессионалы. Они привыкли вылавливать таких, как мы.
– А что мы такого сделали?
– Дезертировали.
– Ты с ума сошел!
– Доказывать будешь перед виселицей. Здесь строго.
Я больше не стал его дожидаться – один из велосипедистов шарил глазами по нашему дому, а второй, склонив голову, как охотничья собака, уже повернул в сторону двери.
Я взбежал по лестнице – слава богу, она не обвалилась под моей тяжестью. На втором этаже лестница кончилась, и я прыгнул вниз, на землю. Дом оказался декорацией.
Я поднял голову. Надо мной было небо. По бокам – боковые стены дома с проемами без стекол. Я побежал вперед к забору, отделявшему нас от следующей улицы.
Сзади топал Ким. Он сообразил, что дело плохо.
А еще дальше слышны были голоса – велосипедисты догадались, где прячутся дезертиры.
Мне хотелось взлететь и убраться от них этим способом, хотя было опасение, что в этом мире мое умение летать может не сработать.
К тому же я бы сразу потерял Кима. Даже если все обойдется, мы с ним убежим от велосипедистов и отыщем его родных, он навсегда потеряет ко мне доверие. Полагаю, что летающих сержантов ему видеть не приходилось.
Так что мы неслись среди заборов, закоулков, развалившихся и целых домов, стараясь не нарушить безлюдье и мертвую тишину своим дыханием и топотом сапог. И, наверное, смогли убежать именно потому, что наши преследователи не таились, шумели больше нас и за собственными криками потеряли звуки нашего бегства.
Дом, за углом которого мы затаились, был побольше других – он поднимался на четыре этажа. Я заглянул в окно первого этажа. Внутри дом был пуст, как открытый ящик без крышки.
Мы стояли довольно долго, прижимаясь к стене и слушая.
Голоса велосипедистов еще раз возникли недалеко, но не приблизились. Затем все затихло.
– Ни одного человека. Только охрана. Кого мы защищаем? Где родные пенаты, где твой очаг?
Кима мучила одышка, лицо стало совсем багровым – профессиональные алкоголики быстро теряют дыхание.
– Надо идти, – сказал я. – По крайней мере дойдем до центра. Может, там и трамвай попадется.
– Кончай дурачиться. – Ким был расстроен и подавлен. Мне было куда легче, чем ему. Я ведь не верил в этот город с того момента, как мы вошли в его тупую тишину.
