– Не говори загадками, – сказал Ким.
Мы шли по траншее, и нам никто не встретился. Наверное, отдыхали перед боем в своих ямах.
– Мне любопытно понять, – сказал я, – что сохранилось в твоей голове, а что пропало.
– Я улицу помню, на которой я родился.
– И какая это была улица?
– Обыкновенная улица... – Он сделал усилие, вспоминая, как она называлась. Потом сказал: – Пушкинская улица. Точно помню. Пушкинская. – Он обрадовался, что вспомнил. – Теперь нам легче будет найти.
– А ты и город забыл? – спросил я.
– Почему. Помню... Сейчас выйдем наверх, посмотрим и сориентируемся.
Он был прав – вскоре траншея кончилась, и нам пришлось выбираться наверх. Мы оказались на длинном холме, словно насыпи братской могилы. Левее, ближе к реке, в низине, сколачивали помост. Рядом была яма и лежал столб с перекладиной.
– Все это очень похоже на виселицу, – сказал я.
– Да кончай ты! – рассердился Ким. – Ну кому здесь нужна виселица?
– Виселицы, мой друг Горацио, – сказал я, – самое распространенное украшение тыловых областей Войска Донского.
– Цитируешь?
– А ты и грамотный притом?
– А почему я должен быть неграмотным? – удивился Ким.
– Может, ты и в школе учился?
– И в техникуме, – сказал Ким.
– В каком?
Вот этот вопрос натолкнулся на заслонку в его мозгу. До того он отвечал как бы автоматически, как в рассказе Чапека, – там следователь допрашивает свидетеля по аналогии: Лицо? – Нос! – Нос? – Горбатый... – Труп? – Яма. – Забор?.. И так далее.
Но когда я спросил о техникуме, должна была включиться часть мозга, отвечающая за сознательную деятельность. А она была блокирована.
Я посмотрел вперед. Перед нами плыла легкая мгла. Но сквозь нее, как только она чуть рассеялась, я увидел очертания города. Смотри-ка, он есть на самом деле! Я уж думал, что он – выдумка, чтобы подольше продержать нас в этой Боснии.
– Вот и пришли, – сказал я, показывая на город.
– Сколько до него идти? – спросил Ким.
– Может, тут трамваи ходят? – предположил я.
– Нет, тут уже давно ничего не ходит, – сказал Ким. – Помнишь, нам майор-идеолог говорил?
Я не помнил, чтобы майор нам говорил нечто подобное. Но, может быть, сила его убеждения и заключалась в том, что разные субъекты его обработки слышали различные тексты?
– А что он еще тебе рассказал? – спросил я.
Мы стояли на возвышенности и старались угадать строения сквозь подвижную мглу.
Ближе к нам поднимались дома окраины – в основном невысокие, старые, хотя справа был виден более или менее современный район, из скучных блочных корпусов. Центр города скрывался во мгле, даже в ясную погоду вряд ли мы смогли бы что-то разглядеть на таком расстоянии.
Я глядел вдаль и в отличие от Кима, который был убежден, что видит родной город, понимал, что скопище домов, путаница улиц, вывески магазинов, цветы на окнах, светофоры или знаки переходов – все это ко мне не имеет никакого отношения.
– Ты чего смотришь? Не видел раньше? – спросил Ким.
– Отсюда не видел, – сказал я.
– Пожалуй, и я отсюда не видел, – вдруг согласился Ким.
– А что в центре? – спросил я моего спутника.
– Там? Там конторы всякие. Ты же знаешь!
– Нет, не знаю. В жизни не был в том городе.
– Ну ладно, Седой, кончай трепаться, – обиделся Ким. – Ты что, иностранец, что ли?
– А разве мало у нас городов? – спросил я. – Страна большая, я из другого города.
– Из другого? – Как ему было трудно впитывать разрушительные мысли! В него ввели понятие – «город», которое равно понятию «родина». Но множественность городов не позаботились предусмотреть, потому что не думали, что среди новобранцев окажется подлец и провокатор – то есть ваш покорный слуга.
– Пошли дальше? – спросил я.
– Пошли. А то накроют нас – так я и не повидаю своих. А знаешь, как хочется перед боем увидать родные пенаты!
