между императором и Веней.
– Не то слово, – поддержал гитариста бандит.
– Значит, она была там, на вокзале? – спросил Егор.
– Была, да сплыла, – сказал бандит.
– Не волнуйтесь, она в безопасности, – повторил гитарист. – Я вам это гарантирую.
– Мне надо ее увидеть, – сказал Егор.
Первая из лодок, пройдя под устоями железнодорожного моста, свернула налево, туда, где тупо поднимались строения стадиона в Лужниках.
– Забирай левее! – сказал бандит. – Левым греби, правым табань.
Егор подчинился. Наша лодка начала следом за прочими поворачивать к берегу.
И тут послышался гул.
Совершенно чуждый этому миру, механический, даже какой-то грозный, гул приближался, и я увидел, как со стороны Метромоста на прямой отрезок реки вырвался большой катер с закрытой каютой и рубкой, поднимающейся над ней. Он шел со скоростью морского катера – на реке это было делать опасно, потому что разбрасываемые им длинные крутые волны разбегались под углом и ударяли в берега, как волны морского прибоя.
– Скорее! – крикнул я Егору. – Навались!
Катер не должен был врезаться в нас, но он пройдет так близко, что нашу перегруженную лодку он наверняка перевернет.
Я замолчал, не в силах оторвать взгляда от этого чудовища, будто заглянувшего невзначай из нашего мира.
Мне хотелось понять, есть ли кто-нибудь в его каюте, в рубке, на небольшой палубе, открытой сзади. Ни одного человека я не увидел. В рубке кто-то стоял у штурвала. Но, конечно же, я не разобрал ничего, кроме силуэта. За круглыми иллюминаторами каюты было пусто.
А может, и рулевой мне привиделся. Я старался развернуть лодку поперек волны, но не успевал.
– Сейчас опрокинет! – крикнул я. – Егор, плавать умеешь?
– Что? – Он не понял, но увидел, как мимо проносится катер, и сообразил: – Умею!
Григорий Михайлович прижал к груди гитару. Он тоже почувствовал опасность.
Я привстал, подхватывая под мышки Кюхельбекера. Его положение было хуже прочих – в таком состоянии он точно бы не выплыл.
Мне было видно все, что происходило впереди нас.
Первая из лодок уже добралась до берега, по крайней мере до мелководья. Там была еще одна пристань для трамвайчиков и был спуск к воде. Волна подхватила лодку и выбросила на причал. Вторую приподняло и опрокинуло метрах в трех, еще одну я не успел разглядеть, потому что почувствовал, как нашу лодку поднимает и кренит длинная волна. Еще мгновение – и мы сильно зачерпнули левым бортом. Мне надо было вытянуть Кюхельбекера так, чтобы меня не зашибло опрокидывающейся лодкой.
Я рванул его на себя и оттолкнулся ногами от борта – такие вещи делаешь рефлекторно: я как-то летом проработал спасателем в Евпатории – захотелось солнца и моря. А денег тогда не было.
Кюхельбекер не сопротивлялся – проплыть с ним двадцать метров до причала труда не составило. Но меня больше беспокоил Егор – управится ли он?
И ей-богу, я почувствовал истинное облегчение, когда его голова возникла рядом со мной и он спросил, отплевываясь:
– Помочь, Гарик?
– Ничего, плыви. А где Григорий Михайлович?
Я правильно сделал, что спросил, – оказывается, тот бултыхался, собираясь потонуть метрах в пяти сзади нас. Егор поплыл к нему и потащил к берегу, а тот махал руками, старался утопить Егора.
Когда я вылез на причал, то увидел Веню Малкина. Он стоял на досках, махал кулаком вслед катеру, грязно и витиевато матерясь.
Я втащил Кюхельбекера на причал.
Веня увидел меня и спросил:
– Ты зачем этого тащишь? Оставь в воде.
Я положил Кюхельбекера на доски и спросил Веню:
– А что это за катер? Я думал, что здесь такой транспорт не предусмотрен.
– Черт их знает! – в сердцах ответил Малкин. – Я до них доберусь!
– Они приходят оттуда, сверху, проносятся туда и обратно. Но мы их не знаем, – сказал разбойник, который только что вылез из воды и прыгал на одной ноге, стараясь вылить воду из уха.
Одна лодка валялась на боку рядом с нами. Ее пассажиры разбирались с синяками и порезами. Но вроде все были живы.
– Хорошо, что добычи не было, – сказал вдруг Григорий Михайлович, которого выволок на причал Егор. – Просто счастье. Представляете, как бы мы огорчались.
И почему-то от этой незамысловатой фразы все ударились в смех.
