– Увидите, – сказала Люся.
Она признавала во мне старшего, но, пока рядом был Егор, другие люди существовали для нее не более как фон – приятный либо раздражающий. Потому, заканчивая рассказ о последних событиях, она обращалась к Егору, а не ко мне...
– Сегодня с утра, – закончила она свою повесть, – Веня пошел в поход – его бандиты уговорили, думали, добыча будет большая. Ему донесли, что Кюхельбекер, который там самый толковый, поедет в университет и возьмет с собой часть велосипедистов. Вот они и решили победить. И победили. А Павел Петрович не очень мучился?
Я пожал плечами. Мы приехали, когда все уже кончилось.
– А как доктор, Леонид Моисеевич?
– Его мы не нашли, – сказал Егор.
– Мне тут говорили, что он ушел куда-то. А вдруг с ним тоже что-то сделали? Жалко. Он хороший.
– Мне тоже жалко, – сказал Егор.
Снаружи послышался какой-то шум. Кричали, словно дрались.
– Я посмотрю, – сказала Люся. – Я тут им не даю распускаться. В конце концов, они тоже люди.
Мы пошли за ней.
И оказались там вовремя. Бандиты притащили и замыслили казнить единственного пленника. Им оказался Кюхельбекер.
В углу манежа стоял пинг-понговый стол, и несколько разбойников распинали на нем Кюхельбекера, который никак не желал сдаваться. Его черные одежды разорвались – худые голубые ноги дергались над столом, а полдюжины бандитов, что готовили казнь, с восторгом занимались истязанием министра, превратив это в детскую игру.
С двух сторон одновременно выбежали Веня с гитаристом и мы с Люсей.
Реакция у нас была одинаковой.
– Прекратите! – закричал атаман вольницы. – Он мне нужен. Не сметь!
В ответ послышались ругательства, которые приходилось не раз выслушивать капитану Кидду, а уж тем более Степану Разину, когда он пытался сохранить жизнь пленной княжне.
Авторитет, а соответственно и власть Вени Малкина, великого певца и знатного бандита, висели на ниточке.
И не исключено, что Веня попал бы в жертвы своим неудовлетворенным добычей сообщникам, которые выкрикивали имена своих друзей, не вернувшихся из похода, если бы не появление ее величества.
Удивительно, как человечество долго и упрямо играет в эти игры.
Ну почему у этих дикарей, живущих в мире без времени, как и у нашего мещанина, будь он кинорежиссером или министром, титул вызывает внутреннюю щекотку и желание целовать ручку? И Люська Тихонова настолько сумела силой женской интуиции почувствовать свою исключительность, что, войдя в зал, кричать не стала, отстранила Егора, который бросился было вперед, и кинула искоса взгляд на меня, припечатав к полу, и остановилась, не доходя до пинг-понгового стола, на котором извивался Кюхельбекер, именно на том расстоянии, на котором ее было всем видно и слышно и в то же время на котором она была отделена от прочих, обыкновенных, людей бесконечностью пространства.
– Прекратить, – приказала она.
То есть произнесла то же слово, которое выкрикнул певец, но именно произнесла, а не сказала и не выкрикнула.
– Отпустите его, – сказала Люся.
В гулком Дворце спорта наступила тишина и слышно было дыхание людей.
Разбойники отходили от стола, отпускали веревки, которыми только что орудовали, и делали все покорно, но медленно – точно так же, как ведут себя хищники на арене, когда дрессировщик, хлопнув по песку хлыстом, велит им возвратиться на тумбы.
– Господин Кюхельбекер, – сказала Люся, – вставайте, чего вы тут лежите. Не бойтесь, вы же ни в чем не виноваты.
По бандитам прошел недовольный ропот.
– А вы, – повернулась к ним Люся, – сбежали, поджав хвосты, и теперь хотите отыграться на невиновном.
Вдруг женщина с грубым лицом, которая первой прибежала встречать Веню на набережную, крикнула Люське:
– А ты чего его защищаешь? Твой хахаль, что ли?
И она засмеялась. Но никто ее не поддержал.
И тут инициативу подхватил Веня.
– Башмаков, – приказал он бандиту, который плыл в моей лодке, – отведи пленного министра ко мне в кабинет. Мы его допросим. Остальным – разойтись!
Теперь перед стаей шакалов не было жертвы и не за кем было гнаться.
И стая не имела альтернативного вожака.
Люди стали расходиться, а Веня подошел к женщине и стал бить ее по лицу открытой ладонью. По-
