Люся попыталась соскочить с телеги, но Леонид Моисеевич буквально повис на ней, а она была слишком слаба, чтобы вырваться. Видно, еще действовало средство, которым ее оглушил Веня и его сообщники, оставшиеся в Москве.
Телега стучала все быстрее, разгоняясь по Воробьевке, а Пыркин остановился с поднятой рукой.
– Заходи! Выпьем! – кричал он. Потом закашлялся.
Вдруг снова побежал, забыл спросить что-то важное.
– Как Егорка? – услышала она. – Скоро к нам?
– Скоро! – откликнулась Люся. – Очень скоро.
«Он приедет, скоро приедет», – думала она, стараясь не смотреть по сторонам и не видеть редких голых стволов, домов, населенных призраками, серого текучего неба, вечно грозящего несбывшимся дождем.
Навстречу проехал велосипедист, но даже не посмотрел в их сторону. Впереди показался спуск к мосту Окружной дороги.
Люся молчала, зябла. Над головой вели разговор Кюхельбекер с Веней, и Кюхельбекер, как старожил ада, был доволен ролью Вергилия. Ему даже доставляло удовольствие поддразнивать Веню.
– Я понимаю вас, – гудел Кюхельбекер, – в последние дни на том, верхнем свете вы были слишком заняты подготовкой – скорей, скорей... А ваша болезнь в самом деле неизлечима?
– Сейчас не место и не время! – вдруг грозно сказал Веня в лучших традициях Дворянского собрания.
– Вы правы, – мирно согласился Кюхельбекер, – я только хотел подчеркнуть, что коли ваша болезнь так неизлечима, то любая дыра лучше, чем ваш дворец, если в ней можно остаться живым. Вы похожи на смертника, которому только что заменили казнь пожизненным заключением и он идет по коридору к своей новой камере, как на курорт в Мариенбаде...
– Ничего подобного! – сопротивлялся Веня. – Я как хочу, так и решаю!
– Но когда вы входите в камеру, где вам предстоит провести остаток жизни, и видите плохо покрашенные стены, вонючую парашу и тараканов, то вам кажется – лучше уж было кончить жизнь сразу, чем тянуть ее здесь.
– Да помолчи ты! – взвился Веня.
Кюхельбекер вздохнул – видно, решал, как ему реагировать на окрик Малкина. Потом сказал:
– Я мог бы наказать вас, потому что кричать на канцлера суверенного государства недопустимо, тем более что вся ваша дальнейшая жизнь зависит от моего расположения или гнева. Но я решил, что не буду вас наказывать, потому что вы – представитель творческой интеллигенции. У вас разболтаны нервы и никуда не годится психика.
Веня не отвечал.
Спина его была согнута, плечи подняты, словно он прятался от ударов. Он не смотрел по сторонам.
– Ох, как нелегко ему будет здесь, – прошептал Леонид Моисеевич Люсе на ухо, словно она была своей, родной и ей можно было довериться. А ведь она такая же, как Веня, только, может, без болезни. А какая у него болезнь? Люся не знала об этом. У кого спросить? А вдруг он услышит? Получится неловко.
Путешествие до площади Киевского вокзала заняло более получаса. Велосипедисты утомились, два раза останавливались отдохнуть. Веня спросил Кюхельбекера, а есть ли здесь автомобили. Получив отрицательный ответ, совсем увял.
На площади у вокзала почти ничего не изменилось. Только неподалеку от обгорелого столба она увидела еще два таких же. Значит, казни продолжаются.
На ступеньках у входа в вокзал стояли несколько человек. Впереди пожилой мальчик с гитарой.
Когда телега, развернувшись, остановилась перед ступенями, пожилой мальчик ударил по струнам и завопил старую песню:
– «Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше...»
– «...Ты услышишь, ты услышишь, как веселый барабанщик...» – подхватили остальные.
Зрелище было удручающим, хотя Люсе эти певцы были знакомы с прошлого раза. И она догадалась, что они встречают коллегу, о котором слышали, что он знаменит. А может, кто-нибудь из них успел в предыдущем мире послушать Веню.
– Вылезайте и раздавайте автографы, – посоветовал Кюхельбекер Малкину, перекрывая общий шум.
– Это ко мне? – спросил Веня. И на глазах ожил. Он был вампиром, который питается шумом аплодисментов.
– Наконец-то у вас есть поклонники и в лепрозории, – сказал Кюхельбекер, первым спрыгивая с телеги.
– Он бывает груб, – сказал Леонид Моисеевич.
Доктор хотел помочь Люсе, но она его опередила.
Люся услышала, как один из них сказал, его голос прогудел из-под слишком большой каски:
– Курить хочется, сил нет. Жизнь прошла, а курить хочется.
Певцы оборвали балладу и кинулись жать руку Вене. Толстая девица, закутанная в невероятных размеров павловский платок, протянула ему букет сухих веточек.
– Чем богаты, тем и рады.
