Люся невольно поглядела наверх. Там было темно.
Плита, хлопнувшись о каменный пол, развалилась на части.
– Точно метили, – сказал Веня, который вернулся, заинтересовавшись, что же происходит.
– Вам сюда нельзя, маэстро, – повторяла толстая дама в шали, – здесь опасно.
– Я сама. – Люся вырвалась из рук Дантеса, пошатнулась, но рядом уже оказался доктор. Поддерживая друг друга, они сделали несколько неверных шагов к стене. Малкин и Дантес следовали за ними. Толпа зрителей замолкла.
Сверху послышался голос Кюхельбекера:
– Они ушли по веревке.
И тогда зрители снова зашумели, заговорили, обсуждая событие – не просто событие, а покушение. Дантес был рядом.
– Вы сможете дойти до императорских покоев? – спросил он.
– Дойду, – сказала Люся, рассматривая джинсы – к счастью, не порвались.
Они пошли рядышком с доктором.
– Я буду у себя, – сказал доктор, – боюсь, не повредил ли я себе ключицу. Знаете, как здесь все заживает...
– Как? – спросил Веня Малкин.
– Никак, – ответил доктор.
– Но ведь и не развиваются... Я имею в виду болезни.
– После приема у императора вы посетите меня, – сказал Леонид Моисеевич. – И мы с вами все обсудим. Все ваши болячки.
– Вам это не по зубам, – ответил Веня, и окружавшие его поклонники загудели.
Леонид Моисеевич пожал плечами, сморщился от боли и сказал Люсе:
– Ты знаешь, где меня найти.
Леонид Моисеевич побрел к своей комнате, никто ему не помог, а Люсю Дантес поволок к императорской приемной, которая располагалась в бывшей комнате милиции – вывеска так и не была снята. Коленка болела. Люся прихрамывала.
Велосипедист, что стоял на часах у двери, распахнул ее.
Оказывается, Люся все позабыла – но возвращение памяти было почти мгновенным.
Она удивилась тому, сколько ковров может уместиться в комнате, и тут же вспомнила, что была в этой комнате шесть лет назад.
А для императора, который сидел в своем кресле и тянул к ней толстые, как у младенца, руки, прошел день... или минута.
Император был счастлив и взволнован.
– Люся! – закричал он, делая попытку встать из кресла и падая в него вновь. – Я все знаю! Это злодейское покушение на жизнь моей невесты, организованное советом ветеранов, зачтется им. Хватит! Моему терпению пришел конец! Вы их поймали?
– Ловим, – ответил Кюхельбекер, закрывая дверь. В комнате остались лишь он сам, Дантес, Люся и Веня Малкин.
– Эти бесконечные заговоры, эти попытки... Завтра они примутся за меня! Они уже угрожали мне.
– Разумеется, ваше величество, – сказал Кюхельбекер.
– Ну хорошо, хорошо, мы забываем о плохом, мы думаем о будущем, которое озаряется ярким прозрачным светом. Иди ко мне, моя дорогая возлюбленная.
– Павел Петрович, – сказала Люся. – Я уже не девочка, и мне все это не нравится.
Она бы говорила иначе и больше робела, но чертовски болела коленка, ныл локоть, только что ее пытались убить и ранили доктора, единственного здесь, кроме Пыркина, человека, который ей сочувствовал.
– Павел Петрович? Павел Петрович! – Император раскатился смехом, живот, прикрытый халатом, вылезал из-под бронежилета и трепетал, как будто был кисельным. Там, где полы халата разошлись, белели толстые ляжки. – Она помнит, как меня зовут...
Император подмигнул Дантесу и сказал:
– А что, на настоящем этапе мы изберем именно этот способ обращения. Разве не разумно?
– Абсолютно разумно, ваше величество, – ответил Кюхельбекер, опередив Дантеса. Они всегда соперничали – два ближайших сподвижника императора.
– А вас мы будем называть Люси, как прежде, во времена нашей молодости. Ну и как? Сильно я изменился?
– Вы совсем не изменились, – сказала Люси. – Но я предупреждаю вас, что меня утащили против моей воли. Вот этот человек... Малкин?
Веня кивнул, соглашаясь. Он был растерян. Он не ожидал увидеть эту гору жира.
– Малкин отравил меня и утащил. И я сделаю все, чтобы вырваться отсюда.
