Остальные принялись хлопать в ладоши.
Веня принял веточки, улыбался, кланялся, словно сошел со сцены во Дворце съездов.
– Может, сначала доктор вас осмотрит? – спросил Кюхельбекер.
– Только не это! Я же специально убежал от докторов! Я хочу быть молодым и здоровым! – отмахнулся Веня.
Поклонники хлопали в ладоши, а Леонид Моисеевич тихо произнес:
– Ах, как он заблуждается! Ведь боль тоже не знает времени – она может быть вечной. Знаете, что любопытно? Именно на этом построена концепция ада.
– Голова все время кружится, – сказала Люся и оперлась на руку доктора.
– Молодой человек! – закричал Леонид Моисеевич. – Товарищ Малкин! На минутку!
– Что еще?
Веня остановился и настороженно полуобернулся, словно почувствовал неладное.
– Скажите, чем вы отравили Люсю?
– Кого? Ах, эту девочку? Ума не приложу. Спросите у Пронькина. Это мой директор.
И он скрылся в дверях.
– Я думаю, что он и в самом деле ничего не знает.
Кюхельбекер потянулся, как после уютного сна, и сказал:
– Я предупрежу его величество о вашем приезде. А вы подождите там... в зале ожидания.
Затем он обернулся к велосипедистам и велел одному из них отнести на кухню ящик с припасами, привезенными с Земли.
Люся подумала было, что велосипедист и украсть может... И тут же ее охватил ужас: «Ведь им, велосипедистам, как и всем прочим, здесь еда не нужна. Им плевать на бананы. Бананы – это прихоть императора, воображающего, что он может продлить свою настоящую жизнь... А так вот пройдет неделя, другая, и мне тоже станет все равно, есть или не есть, спать или не спать... Я стою сейчас здесь, как человек, которому поставили диагноз, смертельный диагноз, но опухоль или язва во мне еще не болит, она существует, но заболит завтра, и ничем нельзя ее остановить, умалить, отсрочить... Только бы Егор, Егорушка... А что, если он и не знает, что я здесь? Может, он думает, что я уехала куда-то? Или мать не отдала ему записку? Ну не увидел он зова о помощи! Это вероятнее, чем его появление здесь».
Леонид Моисеевич под руку вел ее по ступенькам и вдруг удивился:
– Как вы выросли! А кажется, что мы встречались только вчера.
– Выросла? – Люся вернулась на землю. Она не задумывалась об этом.
– Павел Петрович много раз говорил о вас, – сказал доктор. – Но я был против вашего возвращения.
В зале ожидания было немало народа – видно, знали о ее приезде.
Люся остановилась в дверях вокзала, ожидая, пока глаза привыкнут к сырому полумраку зала.
И в этот момент она увидела ужас в глазах разодетой придворной дамы. Дама запрокинула голову. Другие тоже смотрели вверх, открывали рты, как в замедленной съемке.
Люсю сильно ударили в бок – она потеряла равновесие и упала на каменный пол.
Рядом – совсем рядом – бухнуло нечто настолько мощное, что вздрогнуло все здание.
Когда Люся пришла в себя, вокруг громко кричали. Потом стало больно локтям и коленкам. Кто-то стонал – она обернулась. Доктор лежал рядом – это он ее оттолкнул? Почему?
Чуть дальше лежала расколотая плита, упавшая откуда-то сверху.
– Наверх! – кричал Кюхельбекер. – Скорее!
Велосипедисты пробежали мимо и скрылись в дверях – там, наверное, была лестница.
Господин Дантес, курчавый, изящный, красивый, но весь какой-то смазанный, нечеткий, пытался поднять Люсю.
– Больно же! – Она все же поднялась, и боль от коленки дошла до сердца. – Что с доктором? – спросила она.
Доктор медленно повернулся на спину и открыл глаза.
– Я ушибся, – сказал он.
– Это вы меня толкнули? – Превозмогая боль, Люся присела на корточки рядом с ним.
– Было глупо везти тебя за столько верст и потерять в двух шагах от цели. Император бы мне этого не простил.
– Вы опять шутите, Леонид Моисеевич.
– Как ни странно, я сохранил стремление жить.
Дантес подхватил Люсю под мышки, а доктору приказал:
– Да вставайте вы! Мало ли что они еще сверху свалят. Останетесь на всю жизнь инвалидом.
