– Вы можете пойти погулять, – сказал доктор своим помощникам. – Только далеко не отходите. Там был бой...
– Я здесь останусь, – сказал Гоглидзе.
– Неужели вам не интересно поглядеть на бывшее сражение? – произнес доктор.
– Чего же интересного, – ответил Гоглидзе. – Это не сражение, а бандитская разборка. Лаврентию Павловичу приходится отбиваться.
– Он победит?
– Разумеется, победит. Иначе наша с вами работа теряет смысл, – глубокомысленно ответил Гоглидзе.
– Ты им завидуешь?
– Нет, Леонид Моисеевич. Не хотел бы я оказаться на их месте. Три дня отпуска. Через три дня на передовую. Вы меня понимаете?
Гоглидзе попал сюда из Афганистана. Под Новый год их взвод был окружен в каком-то кишлаке, и если к рассвету их не перебьют моджахеды, то утром разбомбят свои. Такая война. И вернее всего, Гоглидзе один остался в живых: он больше других боялся смерти.
– Понимаю, – согласился доктор. – Видимость свободы.
В лабораторию зашел высокий велосипедист, в каске, надвинутой на глаза, и длинном блестящем дождевике. В руке он держал обнаженную саблю.
– Доктора Фрейда срочно к Лаврентию Павловичу, – прохрипел велосипедист.
– Ах да, конечно, – растерянно заговорил Леонид Моисеевич. – Куда идти?
– Доктору нельзя уходить. Сейчас вернутся подопытные товарищи, – сказал Гоглидзе. – Он занят.
– Лаврентию Павловичу лучше знать, кто занят, а кто нет.
– Иду, – сказал доктор, – бегу!
Гоглидзе даже удивился – он никогда не видел, чтобы доктор бегал. Велосипедист пропустил доктора и пошел следом. Гоглидзе смотрел на него и думал: что же в этом неправильно?
Потом, когда велосипедист и доктор уже скрылись за дверью, понял: велосипедист неправильно называл Берию. Лаврентий Павлович – годилось для людей близких или ответственных.
Для охранников и велосипедистов он был товарищем Берией или товарищем министром.
Но, отметив неправильность, Гоглидзе не сделал никаких выводов.
Так что Егор, переодетый велосипедистом, в сопровождении доктора беспрепятственно вышел в коридор.
– Куда теперь? – спросил Егор. – Вы лучше знаете.
– На бывший склад. – Доктор указал на железную дверь метрах в двадцати по коридору, и они поспешили туда.
Дверь была притворена, но не заперта. Доктор потянул ее за горизонтальную рукоять, дверь с трудом поддалась, заскрипела по каменному полу.
Егор помог ему.
Когда появилась широкая щель, они по очереди втиснулись внутрь, в темноту.
– Дальше не ходи, – сказал доктор. – Там ящики и железяки. Ногу сломаешь. Мы здесь оборудование сваливаем, которое нам не нужно, охранники притаскивают. Я уж и не мечтал тебя увидеть. Столько нужно сказать! Ты как сюда попал? Убил его?
– Нет, – ответил Егор. – Я не умею убивать.
– Убивать все умеют, – ответил доктор. – Этому не учатся, а подчиняются обстоятельствам. Но не теряй времени, я тебе должен сказать: Берия посылает наверх, в настоящую жизнь, двух человек: Лядова и Майоранского. Их имена тебе что-нибудь говорят?
– Я ушел оттуда совсем молодым, – сказал велосипедист и снял шлем. Он был великоват и мешал Егору.
– Кстати, ты откуда это достал?
– Там, за углом, лежал мертвый велосипедист. Мне повезло. Тут ведь бой был?
– Был, только я его не видел. Берия держит меня в подвале.
– Видно, он в бою погиб, а его друзья считать не умеют. Я как раз крался вдоль дома и никак не мог сообразить, как мне внутрь проникнуть. И вдруг – лежит! Ну бывает же везение. Говорите дальше, Леонид Моисеевич. У нас, наверное, времени немного.
– Боюсь, что даже меньше, чем ты думаешь, – согласился доктор. – Оба посланца Берии связаны с биологией. Майоранский постарше, он из ведомства Берии. Там работал. Лядов помоложе и к нам попал относительно недавно, даже по коже видно. Он знает какое-то место – базу или склад, – какое-то очень опасное место. Ехать надо поездом до Бологого, а потом по шоссейке на автобусе в пустую деревню Максимовку.
– Значит, точно!
– Что?
– Максимовка! Я же слышал это название, когда забрался на их совет.
