Лидочке открылась площадка перед крематорием. Приехал еще один автобус, и возле него стояла кучка старичков. Петренко быстро шел по аллее к выходу, за ним в трех шагах – телохранитель. Рядом, отставая на шаг, спешила Лариса и что-то говорила на ходу. А еще дальше впереди, уже у самых ворот крематория, Лидочка угадала фигуру Осетрова.
И тут от ворот, из-за высокого черного памятника вышел парень в джинсовой куртке.
Лидочка уже настолько уверилась в том, что этот парень – ее личный убийца, что присела на корточки, кто-то налетел на нее, она потеряла равновесие и скатилась вниз по ступенькам. Из-за этого получилась суматоха и шум. Лидочке помогли подняться.
Когда Лидочка встала на ноги, она поняла, что никто из окружавших ее не видел происходившего у ворот.
Только она успела увидеть, что Петренко и его телохранитель промелькнули в воротах и исчезли. Куда же делся парень в куртке, она не поняла. Осетрова тоже не было видно.
– Сейчас к нам, к нам, – приглашала радушно и даже весело Татьяна Иосифовна. – В первую очередь это относится к тебе, Лидочка.
– У меня дела…
– Как ты можешь!
Татьяна стояла у автобуса и говорила:
– Желающие рюмкой водки помянуть мою дочь Алену, прошу в автобус.
В большинстве люди подходили к Татьяне Иосифовне, и она всех благодарила за то, что почтили. Но некоторые полезли в автобус – одноклассники, кто-то со службы, наверное, родственники.
Директор института сказал Татьяне:
– Моя машина стоит у ворот, прошу вас.
– Лидочка, ты со мной? – спросила Татьяна.
– Нет, спасибо, – сказала Лидочка, – я в автобусе.
Ей было страшно проходить между тех кустов, в которых недавно таился и, может быть, сейчас таится парень в джинсовой куртке.
Без гроба, стоявшего недавно в ногах, автобус казался пустым. В автобусе сидели Соня и несколько одноклассников Алены. Они не знали, что случилось с Петренко, потому что кто-то из них спросил:
– А Алик где?
– У него дела срочные, встреча, – сообщила Соня.
– С Рокфеллером, – пискнула одна из одноклассниц, и все засмеялись, но тут же спохватились, что смеяться еще рано.
За спиной Лидочки разговаривали две молодые женщины – бывшие одноклассницы Алены.
– А этот был? – спросила одна. Лидочка догадалась, что вопрос касался Осетрова.
– Такой высокий, седой, красивый. Ты не заметила?
– Нет. Как жалко.
– Мне его Сонька показала. Она его ненавидит.
– Еще бы, лучшая Аленкина подруга.
– А я думаю, что дело в ревности.
– Ну как наша Сонька может ревновать? Пора уж отдавать себе отчет…
– Любовь зла.
– Ты перепутала – это коза полюбила.
Девушки засмеялись.
– А он еще ничего, сохранился, – произнесла одна из них.
– Не соблазняй меня. Я его не видела и не увижу. А правда, что он был секретарем ЦК?
– Не исключено.
– Ну, тогда у Аленки не было шансов.
– А что, если он ее убил?
– Ты что, офигела?
– Ты же знаешь Аленкин характер – что схватила, то мое! А тут пролетела. Он понял опасность и убил ее.
– Она таблеток наглоталась. Это медицинский факт.
– Для кого-то факт, а для кого-то и нет.
– Ты что-то знаешь?
– Если бы знала, била бы во все колокола.
– Ты романтик.
Автобус выехал на Садовое кольцо и, застревая в пробках, пополз к площади Восстания. Интересно, ее переименовали или нет? В переименованиях, охвативших Москву в последние годы, чувствовался элемент игры. Почему-то надо было отнять улицы у Пушкина и Чехова или, допустим, разделить улицу Горького на две – Тверскую и 1-ю Тверскую-Ямскую, внеся этим разброд в умы почтальонов и полную растерянность в воображение приезжих, которые не могли понять, на какую же улицу попали. Но эта твердость в возвращении к временам солидным, православным и даже царьгороховым никак не мешала благополучно существовать могучему кусту Коммунистических улиц, переулков и тупиков на Таганке, Пролетарских, Комсомольских и других порождений большевистского ума. Видно, борьба с Чеховым требовала меньшего гражданского мужества, чем сражение с коммунизмом.
Тем временем разговор подружек на заднем сиденье перешел, как и следовало ожидать, к темам куда более актуальным, чем смерть Аленки Флотской.
– Мне Татушкина говорила, что на Петрика было покушение.
– И что тебе еще эта раззява говорила?
– А что, неправда?
– Об этом лучше не болтать.
– На него наехали?
– На нем висит полмиллиона баксов.
– И не испугался приехать в крематорий?
– Он любил Аленку.
– Значит, наезжали?
– Кто-то, я тебе не буду говорить кто, нанял бандитов. Была разборка, Петрика хотели пришить, но Лариска, та телка, которая с ним сегодня была, его вытащила из-под огня.
– Как Анка-пулеметчица?
Женщины засмеялись. Лидочку подмывало желание обернуться и посмотреть на существ, которые милыми голосами вели такую неженскую беседу. Чувствовалось, они готовы были сами взять автоматы и тут же открыть стрельбу от живота.
– Он собирается рвать на Запад, у него все туда переведено.
– Так он тебе и сказал.
– Каждому жить хочется.
– Тогда они его достанут.
– А может, и не достанут.
Лидочка еле дождалась того момента, когда автобус остановился возле дома на Васильевской. Она поднялась и смогла рассмотреть тех собеседниц, которые только что обсуждали судьбу Петрика. То есть Алика Петренко.
Обыкновенные женщины тридцати с лишним лет, одна из них заметно растолстела и лет через десять станет грузной матроной, вторая, видно, всегда была худенькой, а теперь усохла. Но обе в шубах, перстни на пальцах, схожие сумочки с позолоченными замками и пряжками. Скучные личности, чьи-то жены. Для них самоубийство Аленки и покушение на Петрика – величайшие события года и в то же время обыденность жизни.
В квартирке было чрезвычайно тесно, составили все столы, соединили их досками, скатерти были разномастные, посуду принесли от соседей. Вилки и ножи собирали по всему подъезду, да и обитатели этого подъезда толклись на кухне, зарабатывая право на участие в поминках хозяйственными заботами. Кое-как втиснулись за стол, кому не хватило места, сидели на табуретках в коридоре или теснились в прихожей.
