Перун вряд ли будет ко мне милостив, ибо я, сознаюсь, безнадежно…
Он не успел договорить. Золотая корона на голове принцессы вдруг ослепительно засверкала, ее драгоценные камни вспыхнули разноцветными фантастическими огнями, и будто прозрачный искрящийся поток накрыл Агнию.
— Нет! — дико вскрикнул Бродяга. Мгновенно оказавшись рядом с принцессой, он сбил корону с ее головы еще до того, как кто-либо из пиратов успел пошевелиться. И все-таки он опоздал: лицо Агнии покрылось смертельной бледностью, веки сомкнулись, из горла вырвался сдавленный хрип и принцесса потеряла сознание.
Не дав ей упасть, Бродяга подхватил Агнию на руки. Вокруг них тут же столпились пираты, но никто не мог понять, что случилось, а главное — что делать?
Кто-то крикнул:
— Принесите воды!
Кто-то, обнажив палаш, испуганно оглядывался по сторонам, разыскивая невидимого врага. Большинство же, хмуро глядя на синегорца, стояли молча и, казалось, в любой момент были готовы его растерзать. Все произошло слишком быстро, их разум не мог охватить целостную картину, вырывал из нее лишь фрагменты: веселый смех принцессы, появление Бродяги, ослепительный свет и — бесчувственное тело госпожи в руках бывшего смертника.
Бродяга не замечал их враждебных взглядов. Он с тревогой и болью всматривался в окаменевшее лицо Агнии. Неужели древнее колдовство сумело погубить принцессу? Неужели боги, столько лет покровительствовавшие рыжеволосой красавице, не смогли ее защитить?
Растолкав пиратов, на палубу выбежала Урсула. Не тратя времени на причитания, она приложила ухо к груди Агнии, затем с облегчением сказала:
— Дышит.
Только после этого она обратила внимание на угрюмые разбойничьи физиономии и сразу поняла, что грозит синегорцу. Голосом, не допускающим возражений, Урсула произнесла:
— Ступайте по местам, дармоеды! Принцесса в обмороке, ничего страшного — отлежится. А ты, — она повернулась к Бродяге, — неси ее в светелку.
Внешнее спокойствие Урсулы оказало на пиратов должное воздействие. Они расступились. Лишь Акмад, широко расставив ноги и недвусмысленно положив ладонь на рукоять меча, не двинулся с места. Бродяга, неся на руках Агнию, молча обошел его. Но именно в эти мгновения он осознал, что рано или поздно схватка с Акмадом станет неизбежной.
Войдя в светелку, Бродяга бережно опустил бесчувственное тело на ковер и сел рядом. Он был сосредоточен и напряжен, как тетива лука.
Урсула плотно закрыла дверь, бросилась к Агнии и принялась усиленно растирать ее запястья. Теперь она не скрывала своей тревоги.
— Совсем холодная, как ледышка, — испуганно прошептала она. — Нужно разогнать кровь по жилам, иначе сердце остановится!..
Бродяга ничего не ответил. Он несколько раз провел ладонями над головой Агнии, будто ощупывая воздух. Его глаза были закрыты, на лбу выступили капли пота, кончики пальцев чуть заметно подрагивали. Внезапно отдернув руки, он резко встряхнул кистями, словно сбрасывал с них что-то влажное и липкое, затем снова простер ладони над головой принцессы. Урсула наблюдала за его манипуляциями с немалым удивлением, однако вопросов не задавала.
Через какое-то время она ощутила, что в тело Агнии возвращается живое тепло. Было ли это следствием ее настойчивых растираний или результатом загадочных манипуляций Бродяги, Урсула не знала. Да и какая разница? Оба они, каждый по-своему, делали все, чтобы вырвать Агнию из ледяных объятий смерти.
И вот наконец щеки Агнии порозовели, дыхание стало ровнее и глубже. Она медленно приходила в себя… Дрогнули веки, глаза открылись.
— Что со мной? — с трудом шевеля губами, прошептала Агния.
— Золотая корона, — хмуро ответил Бродяга. — На ней лежит проклятие очень древней расы.
— Корона… — повторила Агния, и ее глаза снова закрылись.
— Остальное не в моих силах, — тихо сказал Бродяга в ответ на безмолвный вопрос Урсулы. — Нам остается уповать на милость богов или на какое-либо неизвестное мне чудодейственное снадобье, способное пересилить древнее проклятие.
— Почему эти неведомые пращуры обрушились именно на принцессу? — со стоном отчаяния спросила Урсула. — В чем Агния провинилась перед ними?!
— Лишь в том, что завладела их сокровищами.
— Но сокровища уже много лет были в руках Виркуса!
— Виркус всего лишь охранял и берег их. Со временем, видимо, ему предстояло заменить собой баргеста, которого мы встретили в Сторожевой башне, став таким же оборотнем-чудовищем, — объяснил Бродяга и ударил себя кулаком по колену. — Я должен был догадаться! Ведь в глубине сознания Виркуса брезжило что-то такое о заколдованной короне, но я не придал этому значения… Самонадеянный болван! Нащупал мысль о флаконе с живой водой — и все прочее меня уже не интересовало.
— Постой, Бродяга, — прервала его Урсула. — Ты хочешь сказать, что Виркус тоже когда-то надел золотую корону и сразу после этого превратился в хранителя сокровищ?
— Не сразу. Проклятие начинает действовать, если надеть корону на ярком солнечном свете. Заколдованные изумруды и рубины расположены таким образом, что солнечные лучи, преломляясь в них, как отравленные стрелы пронзают человеческий мозг… С этого момента человек постепенно утрачивает свой разум, свою душу, а через год или два, может, через пять лет окончательно превращается в раба и хранителя древних сокровищ.
— И это произойдет с Агнией?! — Урсула смотрела на Бродягу с ужасом, отказываясь верить его словам, но в глубине души понимая, что синегорец говорит правду. — Она станет рабыней золотых побрякушек?!
— Не знаю, — ответил синегорец, понурив голову. — Я остановил распространение болезни, но не могу полностью изгнать отраву из сознания принцессы. Многое зависит от ее собственных душевных сил, однако боюсь, что в конце концов проклятие древней расы окажется сильнее. О, если бы я не поторопился осушить весь флакон!.. Живая вода наверняка излечила бы принцессу!
— Живая вода? — вскинулась Урсула. — Где ты ее взял? И как узнал про нее? Ну, говори же!
— Узнал, когда допрашивал Виркуса. Она хранилась в подземелье, рядом с сокровищами. — Бродяга достал из-за пазухи серебряный флакончик и протянул его Урсуле. — Теперь он пуст. Я все выпил, чтобы вернуть себе память.
Схватив флакон, Урсула внимательно осмотрела его и воскликнула:
— О боги, все верно!.. Здесь были
— Какие еще слезы? — не понял Бродяга.
— То, что в Упсале называют живой водой, на самом деле — слезы великого божества, Трехглазого Бордиханга. Он покровитель острова, на котором живет мое племя. Его слезы обладают воистину волшебной силой!.. Видишь три сплетенных кольца? — Урсула показала на едва заметный рисунок на донышке флакона. — Они означают, что в этом сосуде хранились именно слезы Бордиханга.
Она торопливо вытащила пробку и поднесла флакон к губам Агнии. Увы, ни единой капли не упало на воспаленные губы.
— Что ж, теперь я понимаю, почему на пристани у тебя заплетались ноги, — тихо сказала Урсула. — Выпил весь флакон, хотя для твоего исцеления хватило бы и полглотка.
— Но я ведь не знал…
— Я не виню тебя, синегорец. Просто в этом крошечном сосуде была наша последняя надежда.
Они оба замолчали. Принцесса лежала на мягком цветастом ковре, ее рыжие волосы разметались по ярко-голубой подушке, черты прекрасного лица заострились, дыхание было слабым, но ровным, как у спокойно спящего человека.
Вдруг синегорец резко поднялся на ноги, одним прыжком подскочил к двери и распахнул ее. Но
