дымящуюся на прохладном воздухе жидкость. Условия кошмарные, но необходимые: если их улучшить, ощущения станут менее сильными. Я слышал, что на многих стадионах, после того как их покидают суппортеры, их чистят, окатывая их водой из шланга: еще одна явная аналогия с загонами для скота. Поэтому то, что возникает на трибунах футбольного стадиона, правильнее называть не толпой, а стадом, и это ощущение неизмеримо сильнее, чем в любом другом виде спорта, чем в любые моменты вашей повседневной жизни.
Здесь, в Кэмбридже, вечером во вторник, я — чужой среди чужих, но от этого ощущения физического контакта отделаться невозможно, если только не отделаться от него в прямом смысле — покинув стадион. Вы чувствуете, у вас просто нет выбора, чувствовать или нет, каждый важный момент игры — через толпу. Вы чувствуете удары по воротам. Вы чувствуете, как толпа задерживает дыхание, а потом, после очередного сэйва, разочарованно выдыхает воздух в едином порыве. И каждый раз, когда люди вокруг меня выдыхали, объем их грудных клеток увеличивался, и становилось еще теснее. Они замирали в искусственном свете осветительных мачт — вытягивали шеи вперед, стараясь разглядеть, станет ли этот удар тем, что принесет результат? И разочарование людей вокруг вас вы ощущаете физическим образом.
Физический контакт подобной интенсивности — вещь недопустимая в любой культуре. А в Англии, где прикосновение не входит в число «социальных знаков», и где даже рукопожатие привлекает внимание, это просто немыслимо — если только вы находитесь не в толпе.
Когда я пришел на эту игру, весь день проведя в офисе, голова моя была занята рабочими и личными проблемами, я не был и не собирался становиться, человеком толпы. Погода стояла ветреная и промозглая, и я ощущал ее сам — это мерзло мое тело. Я был, вместе со всеми моими мыслями и ощущениями, именно индивидуальностью. И это я стоял, окруженный со всех сторон чужими, иначе выглядящими, иначе говорящими, иначе пахнущими — но когда матч начался, что-то изменилось.
По ходу матча я вдруг заметил, что мечтаю о голе. Каждый опасный момент через толпу отдавался на мне в виде физического контакта, и вскоре я обнаружил, что жду, надеюсь, молюсь, чтобы вратарь «Миллуолла» наконец не справился бы с одним из ударов. Просмотр матча стал вытеснять все прочее. А так как все прочее включало в себя и все то, что является неотъемлемыми частями моей личности — то, что я вижу, обоняю, говорю, пою, ругаюсь, то, что чувствует мое тело — то я как бы перестал быть собой. Я не могу определить момент, когда вдруг я перестал замечать себя; просто в определенный период времени я вдруг почувствовал, что перестав быть собой. Матч подавил все мои мысли и чувства, и таким образом я, абсолютно безразличный к судьбе «Кэмбридж Юнайтед» человек, стал внимательнейшим зрителем.
И тогда игра — подавив меня во мне — стала для меня тем же, чем и для всех остальных. Она возбуждала, управляла, радовала и огорчала. Ощущения достигли такой высоты, что возникло желание, которое требовало утоления. Команда забьет — или пропустит. Выиграет — или потерпит поражение. Оргазм — или неудовлетворенность. Облегчение. Но что, если эта энергия, сконцентрированная в самом сердце толпы, не будет выпущена?
Девяносто минут истекли; свисток арбитра. Счет не открыт. Дополнительное время.
«Кэмбридж» пробился в Кубке Англии так далеко, сыграв вничью с тремя своими оппонентами. В одном случае пришлось проводить аж три переигровки. Команда уже привыкла к дополнительному времени. Отсутствие голов — своих и чужих — стало неотъемлемой частью их игры.
Отсутствие голов — неотъемлемая часть футбола вообще. Точно также, как отсутствие победителей и проигравших. В прошлое воскресенье было сыграно четыре матча. «Норвич Сити» и «Ливерпуль» сыграли 0:0. «Бристоль Роверс» и «Болтон Уондерерз» — 1:1. «Манчестер Юнайтед» забил гол и победил «Херефорд Юнайтед» 1:0. «Эвертон» победил «Шеффилд Уэнсдей» благодаря автоголу — победа пришла из-за чужой ошибки. А в субботу в восьми играх не было забито голов. Вничью завершилось десять матчей. В предыдущие выходные — двенадцать.
Люди, приходящие на футбол, сознают, что могут, как и в других видах спорта, стать свидетелями победы или поражения; но еще они сознают и то, что могут не увидеть ни того, ни другого. Точно так же они сознают, что могут не увидеть и голов. Гол — вещь неестественная. На его пути так много препятствий: правило «вне игры», теснота в штрафной площадке, узость самих ворот, мастерство вратаря и защитников, наконец. Но такова эта жестокая игра, что даже если это неестественное событие и произойдет, вы никогда не можете быть уверены, что увидете его. Это одна из иллюзий — что кульминацией просмотра футбола является гол; факт состоит как раз в том, что большинство людей его пропускают. Сам по себе гол увидеть достаточно сложно, если только вы не находитесь прямо за воротами, над воротами или не смотрите матч по телевизору; на самом деле понимание, что был забит гол, приходит только тогда, когда мяч касается сетки. Когда забивается гол, если не считать пенальти, есть промежуток времени, когда еще не ясно, был гол или нет: мертвое время. Мертвое время — не есть длинный промежуток времени, если смотреть на часы; это момент между тем, как мяч вроде бы пересек линию ворот и тем, когда он попадает, или не попадает, в сетку, и с точки зрения эмоционального восприятия этот момент бесконечен. Здесь, в Кэмбридже, где все зрители отчаянно ждали гола, где творил чудеса вратарь и таинственное поле вокруг ворот, было пять таких ударов. Пять ударов, после которых — особенно с нашего места напротив середины поля, на одном уровне с игроками — разглядеть, пересек ли мяч линию ворот, было невозможно. И каждый раз возникало одно и то же ощущение: люди вокруг меня натягивались, как тетива, как курок перед спуском. Но спуска не происходило. Гола не было. Мяч не попадал в сетку: он проходил мимо.
Ну когда, в конец-то концов, будет гол?
Некоторое время назад я был на Хэмпден Парк на финале Кубка Шотландии. Играли две команды из Глазго, «Селтик» и «Рейнджерс». На игре присутствовало шестьдесят шесть тысяч зрителей, половина в синем, это протестанты, половина в зеленом, это были католики. Я стоял на трибуне «Селтика». От поля трибуны были отделены решетками, поверх которых в четыре ряда шла проволока, закрученная в сторону суппортеров. Предупреждение было недвусмысленным: стаду нельзя выходить за решетку. Внизу каждого сектора были ворота, ведущие на поле. Ворота были закрыты намертво. За каждыми воротами стояли по три полицейских, спиной к полю: весь матч они смотрели только на зрителей. Ключ от ворот есть только у супервайзора; когда ворота нужно открыть, нужно звать его. Тогда ворота пришлось открывать дважды.
«Рейнджерс» открыли счет в самом конце первого тайма. В начале второго они забили второй. К пятидесятой минуте «Селтик» проигрывал 0:2.
Это было в самом начале — к тому времени я успел побывать на немногих матчах — и я еще толком не понимал, что происходит. Я понимал, что это зрелище — шестьдесят тысяч зрителей, половина в синем, половина в зеленом — отличается от всех других спортивных состязаний, свидетелем которых мне доводилось быть. Но теперь-то я понимаю, что истинной значимости происходящего тогда не понимал: «Рейнджерс» и «Селтик», протестанты и католики, финал Кубка. И «Селтик» проигрывает 0:2.
Гол «Селтика», когда он случился, был забит очень быстро; его засчитали, но никто толком ничего не понял. Никто не видел, кто ударил по воротам; вначале даже было неясно, был ли вообще удар по воротам. Повисла тишина — полное, недоверчивое безмолвие. Мертвое время, замерзшее время, отсутствие времени, даже не «гол или не гол». Никто ничего не понимал, и все шестьдесят шесть тысяч зрителей прокручивали этот момент в своей памяти снова и снова: гол? Пенальти? Вне игры? Мяч в сетке? Ну да: мяч в сетке. Еще раз: да, он там. Мяч в сетке. Неестественное свершилось. Гол стал фактом.
И тут, после тишины, раздался взрыв. Люди вокруг меня взмыли в воздух. Совершенно незнакомый мне человек, мгновение назад смотревший неприязненно и агрессивно, схватил меня за руки. Другой обнял меня. Я обернулся; меня поцеловали в щеку. Снова стиснули в объятиях. Все вокруг пришло в движение, и вдруг случилось движение, которое я еще не смог объяснить, как обнаружил, что падаю вперед, и все вокруг тоже падают вперед, вниз по каменным ступеням. Я скатился на пять или шесть ступенек вниз, и когда посмотрел вверх, не увидел ни одного стоящего на ногах. Все попадали; но ликование продолжалось. Люди вопили, едва поднявшись на колени. А кто-то еще лежал и в экстазе лежа махал ногами.
Полицейские открыли ворота и бегом кинулись на сектор. Я подумал, что начались беспорядки, и только потом осознал, что полицейские торопятся подобрать пострадавших. Их было пятеро. Один суппортер сломал ногу. Другой, судя по тому, как он держался за бок, сломал или повредил ребра. Остальные трое получили травмы головы. Один из них был без сознания.
Полицейские вернулись на свою позицию внизу сектора и закрыли ворота.
На девяностой минуте, когда поражение казалось неизбежным, «Селтик» сравнял счет. И опять, разве я
