на полу…
– То есть как это – чаек, частушки… – вскрикнул мэр с обескураженным лицом. – Вы же только что сказали, что собираетесь выходить в море…
– Вы меня неправильно поняли, – приятно улыбнулся Кацуба. – Это завтра мы собирались в море. А сегодня по плану профилактика винта с удалением с его поверхности кавитации, корректировка магнитного меридиана… – он запнулся, обернулся к Мазуру.
– Удаление накипи с клотика, – охотно подсказал тот. – Продувка девиации, кренгование бушприта и множество других столь же необходимых работ…
– Что вы из нас идиотов делаете! – ощерился мэр.
– Вот уж чем я не намерен заниматься… – сказал Кацуба. – Видите ли, господа, я не сомневаюсь, что народные избранники имеют право надзирать. Однако подозреваю, что даже депутаты Государственной думы не в состоянии заставить нашего капитана выйти в море, а капитана Микушевича, – он показал на Мазура, – погружаться на глубину тридцати пяти метров. Не говоря уж о том, что самая демократическая общественность не в состоянии проконтролировать, что капитан Микушевич погрузился именно на тридцать пять метров, а не гоняет селедку на глубине в четыре фута…
Мэр попросту наливался злобой – зато столичный гость быстро стал соображать, что их не столь уж хитро загнали в цейтнот. Мазур долго наблюдал за ним и пришел к выводу, что старик, безусловно, сволочь – но не дурак.
Он, не тратя больше времени на перебранку, повернулся к человеку с кожаной папкой. Тот, правильно истолковав немой призыв, шагнул вперед, как-то удивительно ловко оттеснил в сторонку мэра, подхватил Мазура и Кацубу под руки:
– Отойдемте, господа офицеры… Капитан Рузаев, уполномоченный местного отделения ФСБ.
– Очень приятно, – сказал Кацуба. – Наручники принесли?
Капитан поморщился:
– Ребята, давайте поговорим, как свои люди… Без кипировок. Все мы, в конце концов, офицеры….
– Ну, и как вам глянутся, на офицерский взгляд, эти вот монстрики? – поинтересовался Кацуба. – Не бойтесь, я вас демократам не заложу…
– Майор, давайте по-деловому…
– Давайте, – согласился Кацуба.
– Вы прекрасно знаете, сколько вокруг вас наворочено грязи…
– Наслышан.
– Половина вот этих, – он показал на стеклянные очи камер, – из Москвы. Прилетели с депутатом. Вон тот и тот – западные корреспонденты. По телевизору, по первой программе, уже прошла первая информашка о здешних треволнениях… Оно вам надо? Вы, по-моему, действительно собирались отплывать?
– А что, намерены препятствовать? Между прочим, в момент диверсии на ЛЭП…
– Я уже знаю, где вы в тот момент находились, – раздраженно бросил капитан. – И все равно вокруг вас нагнетается нездоровый ажиотаж, наше начальство оборвало телефоны, теперь еще и этот столичный десант…
– Вам тоже тяжело, – кивнул Кацуба с непроницаемым лицом. – Я понимаю.
– Майор, бросьте вы… Этот не отцепится. Можете вы взять его в рейс? Показать судно? Пусть убедится, что никакого оборудования для подъемных работ у вас нет…
– Вы думаете, удастся ему это доказать? – серьезно спросил Кацуба.
– Постарайтесь. Это в ваших же интересах. Вся эта история, признаюсь по секрету, получила в столице огромный резонанс, разворачивается грандиозный скандал. Я не буду перечислять всех, кто витийствует, мечет громы и молнии, вам это, в конце концов, вряд ли интересно…
– Я и сам могу составить примерный списочек.
– Тем более, – сказал Рузаев. – Вы, насколько я понимаю, далеко не закончили работу? Вам еще придется пробыть здесь какое-то время… И ваше начальство, сдается мне, вряд ли обрадуется, если вы попадете под следствие… Я вполне серьезно, майор. Вы можете попасть под следствие. Хотите, выдам вовсе уж келейную тайну? На высоком уровне готовятся решения об удалении отсюда базы и создании того самого экологического заповедника. Вас может затянуть в водоворот грандиознейшей межведомственной склоки…
– Ладно, – сказал Кацуба. – Я приведен в нужное состояние, открыт для убеждения…
– Покажите ему все документы по вашим работам, возьмите с собой, пусть созерцает с умным видом. Москва нас просила оказать все возможное содействие…
– Да бога ради, – сказал Кацуба. – Я-то думал, вы нечто жуткое попросите… Только баш на баш – уберите с борта этого идиота, олдермена засраного… Уж его-то я выносить не в состоянии.
– Ну, это нетрудно… Значит, договорились?
Он шагнул к мэру, ухватил его за локоток, отвел к борту и принялся что-то втолковывать. К удивлению Мазура, мэр не перечил – видимо, гэбешник с ходу выдумал какое-то невыносимо важное дело, требовавшее их присутствия в Тиксоне. Что-нибудь в этом роде. Вскоре мэр, в свою очередь пошептавшись со стариком, шагнул в сторону трапа.
– Итак, все уладилось, господин депутат, – словно бы радостно сообщил Кацуба. – Сейчас мы снимаемся с якоря. Планируется погружение к затонувшему судну под названием «Ладога». Я ужасно извиняюсь, но у нас просто не хватит места, чтобы взять с собой всех этих господ… – он указал на журналистов, снимавших мэра, гордо сходящего с трапа с таким видом, словно он только что принял капитуляцию «Морской звезды». – Самое большее – парочку. Вас устраивает? Или, быть может, боитесь с нами отправиться?
– Молодой человек, я вас и при Советской власти не боялся! – гордо заявил старик.
– Следовательно, я могу командовать отправление? Ах да, четвертая власть… Вон тот и тот вас устроят?
– Устроят, – величественно кивнул депутат.
Кацуба повернулся к старпому:
– Степан Ильич, пригласите вон тех молодых людей и можем отваливать…
Глава двадцать шестая
Океан
– Настроение пакостное, – сказал Кацуба. – Так и давит…
Мазур покосился на него – и промолчал. Хотя сам давно уже испытывал схожие симптомы: голова была тяжелая, сердце прямо-таки сводило от тупой, трудно поддававшейся определению тоски. Вот именно, что давит. Лучшего слова не подберешь. Он слишком долго занимался войнами, пусть и необъявленными, к тому же прекрасно знал историю войн прошлых, случившихся задолго до его рождения. И помнил, как часто подобное состояние души оказывалось не признаком повышенной мнительности, а вполне реальным предвестником предстоящего несчастья. Наверняка и Кацуба, поделись Мазур с ним своими мыслями, подыскал бы не меньше многозначительных примеров – он ведь тоже профессионал. Пятьдесят лет необъявленных войн – и контракт на весь срок…
Только ни к чему это – делиться хворями. Ничего изменить нельзя, в море выходить так или иначе придется. У Кацубы на лице написано, что приказ выполнять он будет, как бы ни давило под ложечкой…
И правильно. Мазур сам бы так поступил. Но до чего на душе муторно… Еще и оттого, что погода прекрасная, сияет солнышко, мириады бликов играют на воде, от «Достоевского» доносится бравурная музыка импортного происхождения, и на нижней палубе кишмя кишит ярко одетый, раскованный народ, охваченный радостным предвкушением приятного путешествия…
– А мы чужие на этом празднике жизни, Киса, – сказал Кацуба, словно прочитав его мысли. – Обрати внимание на объект, во-он на ту – синий низ, белый верх. Какие ножки, какие грудки, и ведь трахает же кто-то…
– Надо полагать, – безразлично отозвался Мазур.
– Американочки не видно?
– Что-то не видать.
– Рыжей я тоже не наблюдаю.
