что-то там взрывать или кого-то резать?
– Да уж надо полагать, – после некоторого раздумья признал Мазур. – Пришлось бы дать историкам хотя бы минимум информации, они ж немедленно стали бы выспрашивать, откуда у нас такие сведения, что-то непременно просочилось бы…
– То-то. Завидую я потомкам – столько интересного узнают…
– Ладно, – сказал Мазур. – Хватит о высоких материях. Поплыли.
И вновь они долго, старательно пенили воду, выскакивая из нее, как поплавки, при особенно резких движениях, плюхаясь назад с шумом и фонтаном брызг. Самое трудное сейчас – внушить себе, что ты в самом деле продвигаешься к берегу. Все так и есть, пусть на десять, двадцать метров, но продвигаешься… и не в силах избавиться от ощущения, что плескаешься на месте. Слишком много воды вокруг. И никаких ориентиров. Пусть кому-то такое сравнение покажется кощунственным, но Мазуру приходило в голову, что Мересьеву было гораздо легче. Он хоть и полз с покалеченными ногами, но мог, что ни секунда, оценивать преодоленное расстояние, намечать себе цели, чувствовать под собой твердую опору…
– Мать твою… – хрипел Кацуба, которого не видно было из-за соленых брызг. – Мать твою… Мартышкин труд…
«Неужели начинается? – со страхом подумал Мазур. – Рановато, черт…»
– Плыви, – сказал он, задыхаясь. – Ничего другого не остается. А если начнешь фокусничать, поплыву один. Некогда разводить церемонии…
– Не суетись, – прохрипел Кацуба. – Будем плыть…
Мазур не сразу понял, что звук, который он слышит – посторонний, что это не в ушах шумит, а над морем разносится пароходный гудок. Очень скоро он повторился – пронзительный, долгий, сладчайший…
Глава двадцать седьмая
Синее море,
Белый пароход…
Кацуба попытался выскочить из воды хотя бы наполовину, оглядеться. Ничего у него, конечно, не получилось, плюхнулся утюгом, ушел вод воду, вынырнул, отфыркиваясь.
– Корабль! – заорал он так, словно хотел докричаться до противоположного берега, сиречь Канады.
Мазура прошила мгновенная блаженная усталость. Слишком рано для галлюцинаций, так что корабль, несомненно, настоящий…
Он рванул с пояса красный цилиндрик, определил направление ветра, развернулся двумя сильными гребками – чтобы не нанесло дым в физиономию по ветру – выдернул стальное колечко и вытянул руку.
Над водой заструился, густея, поднимаясь все выше, оранжевый дым.
– Слушай, – окликнул Кацуба. – А если это…
– Другие предложения есть? – огрызнулся Мазур. – Не слышу что-то.
Не без труда справившись с застежками комбинезона, Кацуба извлек «Макаров», перевернул его дулом вниз. Из дула вытекла струйка воды.
– Вот то-то, – сказал Мазур, чувствуя, что промок насквозь. Вода, правда, давно степлилась. – Не вижу выхода… Гудок, я тебе скажу, довольно мощный, судно должно быть крупное…
– Хорошо бы «Достоевский»… – мечтательно сказал Кацуба.
– А другим здесь и взяться неоткуда. Давай, включай свою дымовуху.
Кацуба сорвал кольцо, неожиданно фыркнул.
– Ты что? – поинтересовался Мазур. – С ума сходить вроде бы рановато, и часу в воде не болтаемся…
– Да вспомнил вдруг документальный фильм. Классе в третьем смотрел. Про космонавтов. Совершенно та же сцена – лежит себе на воде в красном скафандре, такую же дымовуху держит…
– Я тоже что-то такое помню, – сказал Мазур.
Попытался оглядеться, но в поле зрения были только невысокие волны. Оба покачивались на воде, испуская дым, пытаясь отогнать дурные предчувствия.
Потом сбоку надвинулся шум мотора. Над Мазуром неожиданно оказался чистенький, бело-кремовый борт, вдоль которого тянулся леер. Несколько рук подхватили его под мышки и под коленки, перевалили через борт.
Рядом тут же оказался Кацуба. Сразу несколько человек накинулись с вопросами, перебивая друг друга. Гражданские морячки в полной форме, чистенькие, аккуратные, как с картинки, – по нынешним временам большая редкость. Точно, «Достоевский».
Мазуру никак не удавалось сесть нормально – Кацуба, тот и вовсе ворочался в надутом комбинезоне, словно перевернутая на спину черепаха – и ему кинулись было помогать, сами плохо представляя, что нужно делать.
– Да все нормально, ребята, – сказал он бодро, справился с застежками-пряжками, расстегнул костюм сверху донизу и, изгибаясь, выполз из него.
Сразу стало холодно на ветру. Он был мокрехонек.
– Откуда? – спросил единственный среди находившихся в мотоботе, щеголявший офицерскими нашивками.
– «Морская звезда», – сказал Мазур, косясь на банку. – Затонула с час назад.
Тот уставился недоверчиво:
– Вы же с нами рядом в порту швартовались…
– Ценное наблюдение, – сказал Мазур.
Огляделся. Кабельтовых в трех белел красавец «Федор Достоевский», даже отсюда можно было рассмотреть, что вдоль борта словно бы протянулась тройная пестрая кайма – это на всех палубах толпились ярко одетые туристы, получившие нежданно совершенно бесплатное развлечение, не включенное в стоимость билета.
– Позвольте! Погода прекрасная, никакого штормового предупреждения, корабль у вас был отличный… Как вас угораздило на спокойной воде?
– Знаете, я об этом поговорю с капитаном, – сказал Мазур, ежась от знобкого ветерка.
– Морской змей, – сказал Кацуба, лязгая зубами. – Вынырнул, паскуда, под самым бортом, да как давай корму жевать…
Молодые матросы таращились на него, определенно решая для себя нелегкий вопрос: рехнулся спасенный от радости или в самом деле не врут бульварные газетки?
Мотобот на полной скорости пошел к теплоходу. Моряк – судя по нашивкам, третий помощник, – кажется, немного обиделся из-за того, что спасенные его героическими усилиями не спешат излить душу, сидел, отвернувшись.
– Нас что, с мачты заметили? – поинтересовался Кацуба.
– Запеленговали, – словоохотливо отозвался ближайший матрос. – Поймали SOS. Слушайте, а рация у вас где? Это что, костюмы такие, сами сигналят?
– Ага, – сказал Кацуба. – Новейшее достижение технической мысли.
– Так, а насчет морского змея…
– Был морской змей, – таинственно сообщил Кацуба. – Глаза, как плошки, орет дурноматом…
– Нет, правда?
– Привиделось ему, – сказал Мазур.
И подумал: что там ни болтай люди, сторонние предчувствия продолжают работать. Все утро места себе не находил, на стену лезть хотелось – и оказалось, не зря, неведомо откуда пришедшее загадочное чувство старательно предупреждало. Не будь это всегда облечено в смутные, непонятные образы – скольких удалось бы спасти…
Почему же в таком случае нет радостного облегчения? Пришло на миг и схлынуло. Осталось прежнее тягостное ощущение: словно забыл что-то важное, словно что-то вертится на границе сознания, никак не оформившись в слова…
Зрелище было первосортное. Давненько Мазур не становился объектом столь пристального внимания и жадного любопытства. Третий помощник поднялся первым с гордым видом героя-спасителя, а следом
