властями. Вы поедете под конвоем в Петербург, а оттуда, не исключено, и в Сибирь… Изволили слышать что-нибудь о сибирской каторге? Ничего веселого…
Он ухмыльнулся про себя, глядя, как ее глаза становятся вовсе уж круглыми от страха: ну разумеется, ее представления о Сибири наверняка ничем не отличались от тех, что недавно продемонстрировал Руди Моренгейм. Тем более что буквально месяц назад очередной американский щелкопер, недельку покрутившийся по сибирским губернским городам, выпустил очередной опус об «ужасах самодержавия», где живописал всевозможные высосанные из пальца страсти наподобие того, что сибирская жандармерия бросает провинившихся политических каторжан на съедение дрессированным медведям, а день начинает с того, что хлещет кнутом посреди площади горожан за найденную у них книгу Карла Маркса. В очередной сводке по особому отделу об этом упоминалось с кратким изложением содержания…
Бестужев смотрел на нее хмуро и недоброжелательно, старательно разыгрывая роль одного из тех ужасных сатрапов самодержавия, о которых она наверняка читала у себя дома всевозможные вымыслы. Она, конечно, неглупа и хитра, но все же не служит какой-либо
– Если вы ни в чем не виноваты, вы оправдаетесь, – продолжал Бестужев ледяным тоном. – Правда, на это потребуется немало времени. Вряд ли ваши дипломаты станут из-за вас ломать копья – Северо- Американские Соединенные Штаты не входят в число великих держав, влияние их в Европе ничтожно, к тому же речь идет о политическом деле – а у вас, насколько мне известно, полиция тоже не пылает особой любовью к политическим преступникам.
– Да нет, вы шутите…
– Приведите себя в порядок, и едем в полицей-дирекцию, – сказал Бестужев холодно. – Вы быстро убедитесь, что шутками тут и не пахнет…
– Но в чем вы меня обвиняете?
– Я уже убедился, мисс Луиза, что человек вы крайне осведомленный. Вы, например, уже прознали откуда-то, что Штепанека похитил Гравашоль и увозит его в Париж, вы даже знаете номер поезда и фамилию владельца цирка… В таком случае, вы, быть может, знаете и то, что на Кунгельштрассе во время похищения были убиты люди…
– Да…
– Люди из тайной полиции, австрийской и русской, – сказал Бестужев. – Как вы полагаете, полиция обеих держав будет оставаться равнодушной к таким эксцессам? Наше начальство в Вене и Санкт- Петербурге выходит из себя, речь идет уже не только о том, чтобы отыскать Штепанека, но и найти убийц…
– Господи, я-то тут при чем?
– Хотите чистую правду? – Бестужев ухмылялся цинично, нагло и беззастенчиво, как того требовала принятая им роль. – Ваша вина исключительно в том, что вы подвернулись под руку. Вы оказались рядом, только и всего. У нас никого больше нет… кроме крайне подозрительной американской девицы, которая расхаживает по Вене с оружием, разъезжает на автомобиле, постоянно пытается отыскать Штепанека, то и дело возникает у нас на дороге… Помните, как вы пытались меня подкупить? Вы во всем этом определенно замешаны, надеюсь, не станете отрицать? При полном отсутствии в пределах досягаемости
– Но это же подлость!
– Это будни тайной полиции, мисс, – развел руками Бестужев. – Нравится вам это или нет, такие уж у нас в Европе порядки. У нас монархические державы с суровыми законами и имеющей широкие полномочия тайной полицией. И еще сибирская каторга…
Она изо всех сил пыталась сохранять хладнокровие, но на глаза предательски наворачивались слезы. Откровенно говоря, Бестужеву было ее чуточку жаль, но такая уж завязалась жестокая игра…
Подойдя к ней вплотную, Бестужев внезапно изменил тон, теперь его голос звучал мягко, едва ли не задушевно:
– Мисс Луиза, я не чудовище и не палач. Попробуйте поставить себя на мое место… Мы гоняемся за анархистами, похитившими Штепанека и убившими наших сотрудников, нервы у всех напряжены до предела, подозревается любой… и тут появляетесь вы с вашим несомненным интересом к Штепанеку, с деньгами и оружием, путаетесь под ногами, вмешиваетесь сплошь и рядом…
– Ничего подобного! Я…
– Вот и расскажите мне, кто вы, – сказал Бестужев прямо-таки отеческим тоном, беря ее за руку. – Убедите меня, что вы не имеете никакого отношения к революционному подполью. И я, даю вам слово, распрощаюсь и уйду…
– Серьезно?
Она не вырвала руку, пальцы были тонкие, теплые, откровенно подрагивали. «Вот так-то, – не без злорадного удовлетворения подумал Бестужев. – Суфражистка нашлась: женское равноправие и все такое прочее… Не нужно встревать в мужские игры, золотко…»
– Вы серьезно?
– Абсолютно, – сказал Бестужев. – Слово офицера. Я должен
Она, уронив голову, стояла с грустным, осунувшимся лицом.
– Присядьте, – сказал Бестужев все так же мягко. – Я не питаю к вам зла, но таковы уж обязанности… Ну, садитесь.
Луиза села, глядя на него жалобно – видно было, что сейчас она не играет, и в самом деле верит всему услышанному – ну кто же виноват, меньше надо читать произведения американских щелкоперов, сочиняющих всякие ужасы о русской жандармерии и Сибири…
– Вы действительно племянница Джонатана Хейворта? – спросил Бестужев негромко.
– Вы и это уже знаете? – встрепенулась она.
– Мы же тайная полиция, мисс Луиза…
– Да. Дядя не хотел посылать меня, но я настояла, мне хотелось попробовать себя в каком-то серьезном деле…
– Думали, получится сплошное веселое приключение? – догадался Бестужев. – Думали, по лицу видно… Наши европейские барышни зачитываются любовными романами, а вы, надо полагать – приключенческими?
Она вздернула подбородок:
– Я хотела доказать, что женщины способны на многое… Должно быть равноправие… Вам, европейцам, трудно понять, что американская девушка может кое в чем не уступать мужчине…
– Охотно верю, – сказал Бестужев. – И даже кое в чем превосходить: я, к примеру, не умею управлять автомобилем, а вы продемонстрировали нешуточное мастерство… Откровенно говоря, я вами восхищен, Луиза, вы первая американка, какую я встретил, и вы настолько не похожи на европейских домашних девиц, что впечатления у меня самые… слова не подберу.
Даже современные эмансипированные девушки не могу оставаться глухи к комплиментам и тону, каким они произнесены – Луиза бросила на него вполне кокетливый взгляд, она явно была польщена. Разговор грозил сбиться с наезженной колеи, и Бестужев уже насквозь деловым тоном спросил:
– Значит, дядя вас послал, чтобы вы приобрели аппарат Штепанека? Точнее, вместе с ним самим? Уговорили его уехать в Штаты и продать патент?
– Ну да. Никаких законов я не нарушала, никого и пальцем не тронула. Один-единственный раз пришлось грозить орудием – и вы же не станете отрицать, что это было только на пользу? Если бы я вас не выручила…
– Да, конечно, я вам многим обязан… – дипломатично сказал Бестужев, решив не вступать в дискуссии по этому поводу. – Итак, ваш дядя хотел получить патент, аппарат, Штепанека… Зачем?
– Вы хоть чуточку разбираетесь в том, что происходит в кинематографе?
