– Совершенно не разбираюсь, – сказал Бестужев чистую правду. – Сказать по совести, я очень редко смотрю фильмы и уж тем более не представляю, что происходит на фабриках, где их делают. А вы имеете к ним какое-то отношение?
– Не совсем. Я просто работаю секретарем у дяди. Вы хоть слышали, что кинематограф приносит огромные доходы?
– Подозреваю, – сказал Бестужев. – Кинематографических театров развелось превеликое множество, и коли уж они не прогорают, предприятие, надо полагать, доходное…
– Будьте уверены.
– А при чем здесь Штепанек? Его аппарат, насколько я могу судить, никакого отношения к кинематографу не имеет. Я собственными глазами видел его действие…
– Я тоже.
– Ну вот, – сказал Бестужев. – При чем тут кинематограф? Все проходит, если можно так выразиться, по другому ведомству. Зрелище, конечно, захватывающее, но, хоть убейте, не пойму, какое отношение это имеет к кинематографу…
– Если честно, я тоже не вполне понимаю. Как-то не вникала в детали. Дядя, конечно, знает, и инженер Олкотт тоже… но мне это было неинтересно, я торопилась…
– С головой окунуться в приключения? – усмехнулся Бестужев.
Она потупилась не без смущения: похоже, нашлось все же немножко самокритичности. Передернула плечиками:
– Признаться, я полагала, что Европа – это ужасно патриархальный, тихий уголок, где жизнь течет сонно, и действовать будет очень легко…
– Господи боже ты мой! – сказал Бестужев с укоризной. – Мисс Луиза, Европа – это тесный загончик с хищниками, которые за последнее тысячелетие накопили громадный опыт как драк, так и пожирания слабого… И что там с вашим кинематографом?
– У нас возникла самая настоящая монополия. Образовался картель, монополист, если вам непонятно. Компания «Моушн пикчерс патент компани». Она объединила и взяла под контроль все американские кинофабрики: «Эдисон», «Байограф», «Вайтаграф», «Эссеней», «Любин», «Зелиг», «Джордж Клейн» – и вдобавок французские «Пате» и «Мельес». Они купили кучу патентов, в их руках еще, что очень важно, контроль над кинотеатрами. Именно МППК поставляет фильмы. Они захватили все, понимаете? Производство фильмов, прокат. Тот, кто не соглашается на условия картеля, просто-напросто не получит фильмов для проката, а значит, моментально разорится. Кинотеатры обязаны платить картелю еще и ежемесячный налог – патентные выплаты…
– Интересно, – сказал Бестужев. – Я и подумать не мог, что кипят такие страсти…
Луиза глянула на него, честное слово, свысока, как взрослый на несмышленыша:
– Интересно, а как вы это себе представляли? Каждый делает что хочет? Увы… У нас, в Штатах, крупные дельцы стремятся именно что к монополии. Есть крупные прокатчики, которым эта монополия МППК не нравится, но они ничего не могут поделать – у картеля в руках патенты. У нас примерно десять тысяч кинотеатров, и половина из них охотно вышла бы из-под диктата картеля, пользовалась бы европейскими фильмами… но в том-то и беда, что европейцы не в состоянии объединиться, создать в противовес картелю столь же крупный концерн. Каждый действуем сам по себе или идет на сговор с картелем…
– И ничего нельзя сделать?
– Пытаемся, как видите, – сказала Луиза не без грусти. – Дядя как раз и пытался создать независимую от концерна фирму. У него есть компаньон, Мердок, он вообще считает, что следует создать не только самостоятельную систему кинотеатров, но и новую независимую кинофабрику, он даже подыскал хорошее место, где-то на западном побережье, местечко называется то ли Обливуд, то ли Холливуд… Картель, как легко догадаться, на него навалился со всем усердием, Мердок на грани банкротства. Дядя хочет не только заработать, но и отомстить, он из-за картеля потерял огромные деньги – а он кротким нравом не отличается и обиды помнит долго… Да и выгода при удаче может получиться ошеломительная.
– А Штепанек здесь при чем? Его аппарат вроде бы не имеет отношения к кинематографу…
– В том-то и дело, что имеет, – сказала Луиза. – Мне было некогда разбираться в подробностях, это, в принципе, не мое дело, но инженер Олкотт клянется: аппарат Штепанека способен нанести по нынешней системе кинопроката сильнейший удар… Вот только в полной тайне сохранить все не удалось…
– Ага, – сказал Бестужев. – И эти господа, что сейчас смирнехонько лежат связанные внизу, как раз и посланы этим вашим картелем?
– Вы удивительно догадливы… – иронически усмехнулась Луиза. – Ну конечно же. Картель нанял каких- то гангсте… организованных бандитов, чтобы вам было понятнее.
– Да, на приличных дельцов они как-то не похожи… – кивнул Бестужев. – По-моему, это опасно…
– Еще бы, – сказала Луиза. – Они меня пугали… – Она зябко передернулась. – В общем, ничего хорошего.
– Вам бы следовало вернуться домой, – мягко сказал Бестужев. – Все же это не женское дело…
– Ничего подобного! – Ее глаза вновь загорелись нешуточным упрямством. – Я еще всем докажу… Я сегодня уезжаю…
– Не в Париж ли?
Луиза уклончиво сказала:
– Туда, где у меня будут друзья, которые не дадут в обиду. Ну, теперь вы видите, что мы не имеем никакого отношения к вашей политике, революционерам и прочим глупостям?
– Да, пожалуй, – задумчиво произнес Бестужев. – Не вижу смысла вас задерживать…
Очаровательно, подумал он. Прогрессивная, изволите ли видеть, Европа, цивилизованный, понимаете ли, Новый Свет… Наши купцы, промышленники и прочие дельцы тоже, откровенно говоря, не подарок, но нелепо представить, чтобы в России на конкурентов насылали бандитов…
– Так что же, вы меня не будете задерживать? – настороженно спросила Луиза.
– Я вас отпущу на все четыре стороны, – сказал Бестужев. – Если ответите на последний вопрос: откуда вы знаете так много? Не похоже, чтобы вы располагали сетью агентов и помощников, вы явно действуете в одиночку…
Она лукаво глянула на Бестужева:
– Ну, понимаете… У Илоны Бачораи, моей хорошей подруги, часто бывает один очень высокопоставленный чиновник из венской полиции…
– Ага! – сказал Бестужев. – Чего-то в этом роде следовало ожидать. Этот господин, дабы произвести впечатление на очаровательных дам, щедро делился с ними разными интересными секретами? Да, судя по вашему хитрому виду, именно так и обстояло…
– Но я же никаких законов не нарушала, – сказала Луиза с видом непорочной невинности.
– То-то и оно… – проворчал Бестужев. – По-моему, вам следует немедленно покинуть этот дом.
– Я и сама собиралась… Они нагрянули буквально за полчаса до того, как я отсюда улетучилась бы… А эти?.. Вы их арестуете?
Бестужев размышлял.
– Вряд ли имеет смысл, – сказал он наконец. – Если мы их арестуем, они начнут говорить, всплывет ваша история, вам поневоле придется задержаться здесь и давать долгие объяснения в полиции… Вы этого хотите?
– Да вы что! Мне нужно ехать… – она глянула с тем умоляюще-жалобным видом маленькой слабой девочки, который женщины прекрасно умеют на себя напускать, когда хотят добиться чего-то от мужчин. – А вы не можете… уладить это как-то иначе?
– Ну что с вами сделать… – сказал Бестужев. – Постараюсь. Я их отвезу подальше и выпущу на волю, настрого предупредив, чтобы поскорее убирались отсюда. Устраивает?
Просияв, она кинулась Бестужеву на шею и чмокнула в щеку. Никак нельзя сказать, что это было неприятно. Однако Бестужев, отстранившись, сказал сварливым тоном исправного служаки:
– Вот только примите добрый совет: держитесь подальше от этих игр. В
– У меня скоро будут надежные защитники, – заверила Луиза без всякого бахвальства.
Может, телеграмма в Париж как раз и заключает в себе просьбу о помощи? Наверняка. Ее дядя, коли уж
