Комбатант

ироническая улыбка. – Так что можете не бояться.

– Вот спасибо, что предупредили, – сказал Бестужев. – Я уж было хотел от испуга завизжать, как узревшая мыша гимназистка… Ну, входите уж…

– Только должен вас предупредить: многим известно, куда я направился…

– Ага, – сказал Бестужев злорадно, пропуская в квартиру непонятного гостя и запирая за ним дверь. – Так кто из нас боится? Ну разумеется, эта квартира идеально приспособлена для бессудного уничтожения революционных эмигрантов. Сейчас я вас удушу, а тело отволоку в ванную и растворю в серной кислоте, у меня там немаленький ее запас…

– Вздор, – сказал Барцев, стараясь быть надменным и невозмутимым. – Я вас нисколько не боюсь… однако ваши подлые ухватки общеизвестны, я имею в виду не персонально вас, а российскую охранку…

– Не могли бы вы в моем присутствии либо употреблять слово «Охранное», либо вообще обойтись без слов, обозначающих известное учреждение? – невозмутимо спросил Бестужев. – Я же не употреблял в отношении ваших мест обитания словечки вроде «гадюшника»… И слово «подлые» мне решительно не нравится. Или вы пришли сделать скандал? Воля ваша, но в этом случае и я себя не считаю ограниченным в выборе слов или действий…

– У меня к вам серьезный разговор.

– Ну, в таком случае, проходите в гостиную, – сказал Бестужев. – Садитесь. Прислуги у меня нет, живу, как древний спартанец, так что чаев и прочих угощений предложить не смогу… да и не тянет, откровенно говоря. Разве что водочки?

– Благодарствуйте, не вижу надобности.

– Странно, – сказал Бестужев. – Я полагал, что российский интеллигент с утра всегда пьет водочку…

– Давайте оставим эту глупую пикировку.

– Ну, не я же ее начал… – сказал Бестужев. – Излагайте, что у вас за дело. Уж не намерены ли вы предложить… сотрудничество? В таком случае я готов выслушать…

Барцев, вопреки его ожиданиям, не вскинулся – сидел с безмятежным видом, установив меж колен роскошную трость.

– А самое интересное, ротмистр, что вы угадали совершенно точно, – сказал он с индейской невозмутимостью. – Я действительно пришел поговорить о сотрудничестве. Вашем со мной.

– Я восхищен вашей наглостью, – почти весело сказал Бестужев. – Предлагать такое русскому офицеру, знаете ли, чревато скорбными последствиями. Вам, несомненно, известна процедура под названием «спустить с лестницы»? Если она к вам никогда не применялась, незабываемые впечатления гарантированы…

– Оставим препирательства, – сказал Барцев. – В конце концов, с нами шли на сотрудничество и господа повыше вас…

– Вы о Лопухине? – спокойно спросил Бестужев. – Увы, на меня подобные примеры не действуют. Во- первых, Лопухин не офицер, во-вторых, я убежден, что в данном случае имела место некая полумистическая дурная наследственность – достаточно вспомнить, как его папенька себя странно вел в деле Засулич… Быть может, вам угодно выйти вон?

– Не старайтесь, – промолвил Барцев. – Вам все равно не удастся вывести меня из равновесия. Давайте рассмотрим ситуацию, господин ротмистр из Особого отдела департамента полиции, дражайший господин Бестужев Алексей Воинович… Должен предупредить, что дела, по которым вы сюда прибыли, успешно проводиться не будут, это я вам гарантирую. Как видите, вы расконспирированы полностью, значит, инкогнито более оставаться не сможете. Агентура ваша в эмигрантских кругах тоже большей частью выявлена. Наконец, я располагаю кое-какой информацией о вашем почтенном начальнике, к коему вы прибыли на подмогу, – так называемом господине Гартунге. И намерен сделать так, чтобы ему в этом городе стало очень и очень неуютно. Как видите, положение ваше не из блестящих. Вы прибыли сюда работать под началом Гартунга, полный наполеоновских планов, а? Прекрасный Париж, карьера, награждения… Только ничего этого не будет. Гартунг в ближайшее же время выйдет из игры, а вы, следовательно, окажетесь на пепелище, раскрытым и всем известным. По возвращении вас определят в какое-нибудь захолустье, разве не так? Поэтому следует подыскать взаимовыгодные варианты. Я мог бы вспомоществовать вам достаточно приличными денежными суммами в обмен на кое-какие сведения…

Бестужев окончательно потерял всякий интерес к разговору. Ему стало попросту скучно. Самому выудить у гостя что-нибудь полезное не удастся – старый, битый волк нелегальщины, еще с народническим прошлым…

– Пошел вон, – сказал Бестужев, глядя на визитера с приятной улыбкой.

– Что-о?

– По-моему, я выразился достаточно ясно, – сказал Бестужев. – Или ваша милость подзабыли за долгую эмиграцию родной язык? Пшел вон, ублюдок, пока я тебя с лестницы не спустил…

Вот тут Барцев взвился, вскочил со стула, стиснув трость на манер дубинки, он буквально кипел, как забытый на горячей плите чайник. Бестужев наблюдал за ним с тихим злорадством, готовый к любым неожиданностям вроде доброй потасовки.

– Голубая крыса!

– Тебе же сказали, пшел вон, – глазом не моргнув отозвался Бестужев. – Или тебя непременно надо взять за шкирку и выкинуть на лестницу, как надоедливого разносчика?

Какой-то миг казалось, что Барцев на него сейчас набросится. Глаза его метали молнии, физиономия пылала благородным гневом, оскорбленный интеллигент напоминал кота, которому прищемили дверью кончик хвоста или что-то не в пример более чувствительное.

По правде говоря, Бестужев тихо потешался про себя – что ж, можно получить хотя бы моральное удовлетворение, коли уж никак нельзя сграбастать этого типа за ворот и препроводить в какое-нибудь здание, откуда он выйдет уже в арестантском бушлате…

– Неужели у вас нет ни капли самолюбия, почтенный? – спросил Бестужев с интересом. – Вам же сказали: пшел вон! А вы тут торчите с таким видом, словно вы одновременно Жанна д'Арк, Муций Сцевола и Карл Маркс в одной персоне…

Барцев сильнее стиснул трость.

– Успокойтесь, – сказал Бестужев. – Не школьничайте. Сдается мне, в потасовке, случись она сейчас, шансов у вас маловато. Я вам не просто морду набью, а еще, как обещал, и с лестницы спущу самым бесцеремонным образом, к развлечению добрых парижан, которым в этом тихом квартале не часто приходится наблюдать подобное зрелище…

Недолгое время они мерили друг друга взглядами, потом Барцев резко развернулся на каблуках и направился в прихожую. Рысцой обогнав его, Бестужев предупредительно распахнул перед гостем дверь и поклонился с шутовской гримасой, пародируя вышколенного лакея. Он ждал финала – отроду не бывало, чтобы интеллигент российский, будучи даже, как сейчас, крайне церемонно выставлен, не постарался оставить за собой последнее слово, полагая, что это его как-то возвышает в собственных глазах…

Ну да, так и есть: уже на лестничной площадке Барцев обернулся, грозно потряс тростью и выкрикнул:

– Ты еще горько пожалеешь, жандармская морда!

– Сатрап, чего уж там, – отозвался Бестужев безмятежно. – Цепной пес самодержавия… Пшел вон, ошибка природы, пока тебе скорости не придали коленкой под зад…

Отвернувшись с гордым, несгибаемым видом, Барцев направился вниз по лестнице, временами кося глазом так, словно всерьез опасался получить под зад коленом. Едва заперев дверь, Бестужев стал серьезен: гостенек, чтоб его черти взяли, и не подозревал, сколько ценной информации ухитрился сообщить помимо своей воли, всего-то в нескольких фразах…

…Монмартр произвел на Бестужева большое впечатление. В прошлый раз, когда он здесь был – в крайне нескромном кабаре с Сержем в роли заботливого чичероне – уже спустилась ночь, и мало что удалось рассмотреть. Теперь же…