— Я не смею ни на чем настаивать. Но мой долг — загодя предупредить вас об опасности.
— Ладно, это уже не ваше дело. Вы закончили работу над списком агентуры? Премьер-министр упросил меня дать вам отсрочку (не понимаю, правда, какой ему интерес до вашей персоны?). Ну да бог с ним. Однако на следующей неделе политическая охрана должна быть в моем подчинении.
— Слушаюсь, Владимир Федорович, — сказал Ниловский с тайной нехорошей улыбкой: приятно знать о недруге, что жить тому осталось всего ничего…
Он ехал назад без охраны, откинувшись на мягкую спинку и поглядывая по сторонам — краткая (до дверей конспиративной квартиры на Лебяжьей канавке) иллюзия свободы после кабинета-каземата градоначальника, и прокручивал в памяти разговор с премьерминистром. Как, оказывается, легко убить человека. Не нужно даже заряжать револьвер (на это есть другие), не нужно красться в темноте, сжимая нож… Всего одна вроде бы нечаянная фраза в разговоре — брошенная или подхваченная, а иногда — и просто пауза, молчание.
Он заметил своего агента издалека — тот прогуливался вдоль улицы, притоптывая от нетерпения. Лошади на краткую секунду замедлили свой бег, карета приостановилась, но тут же возобновила движение, только на заднем сиденье, скрытом от посторонних глаз, сидели уже два человека вместо одного.
— У вас все готово? — спросил Юрий Дмитриевич.
— Готово. Можно поднимать корпус жандармов и брать всех тепленькими.
— А не жалко? Что ни говори…
— Не жалко, — перебил агент. — Разве что Карл… Скажите, а он правда скрывался в Италии?
— Правда, — подтвердил Ниловский. — Торговал фруктами, жил в таком чудесном домике с мансардой. Если бы хватило ума сидеть спокойно — нипочем бы не нашли, наша заграничная агентура пять пар подметок без толку истоптала. Так нет, не выдержала душа поэта… Акт против Столыпина ставит он?
— Сами знаете. Больше некому.
— Кстати, вы молодец. Дали прекрасное описание.
Агент широко улыбнулся, довольный похвалой.
— Я еще и не то могу. Когда намерены брать?
— Не терпится? — Ниловский хмыкнул в усы, желая подразнить собеседника. — А может, хотите предупредить товарищей? Смотрите, я двойную игру нюхом чую…
— Ой, да что вы! — агент неподдельно испугался. — Вы же меня знаете…
— Знаю, знаю, я пошутил (ничего я не знаю, вижу только, что пригрел изрядную змею на собственной груди). А насчет ареста… Пожалуй, стоит повременить. Это не самое главное.
— А что самое главное? — живо спросил собеседник. — Подождите, я догадаюсь… Ага, вам нужно подконтрольное покушение… — Он зажмурился, словно играл в захватывающую игру. — Столыпин, принц Ольденбургский… Нет, они для вас не фигуры. Значит, фон Лауниц, да?
— Замолчите! — выкрикнул Ниловский, испугавшись уже всерьез.
— Да ладно, кто нас услышит? Кучер — ваш сотрудник, а больше некому.
Юрий Дмитриевич был сердит на себя за несдержанность. Поэтому проговорил суше обычного:
— Во-первых, кучер вполне может быть не только моим агентом. А во-вторых… Просто есть вещи, о которых не принято говорить вслух. Головы можно лишиться.
— А вам нужна моя голова? — тихо спросил агент, испытующе заглядывая в глаза. — Не обманываете?
Юрий Дмитриевич укоризненно вздохнул.
— Вы как ребенок, ей-богу. Идете на серьезное дело, а настроение… Не в игрушки играем.
— Да? — озадаченно спросил собеседник. — А мне всегда казалось, наоборот… Как по-вашему, почему мне захотелось сотрудничать с вами? Не из-за банальных же денег. Нет, Юрий Дмитриевич. Мне нравится играть. Люди — это куклы (не все, но большинство). Я люблю дергать за ниточки. Разыгрывать представления, наблюдать за чужими страстями…
— А вдруг найдется человек, который захочет подергать за ниточки вас?
Агент весело рассмеялся:
— Пусть попробует.
— Ладно, мы отвлеклись. Кто назначен исполнителем акта?
— Линк и Велембовский, — без паузы ответил собеседник. — Настоящая фамилия Линка — Суляцкий, студент Петербургского университета. Второй мне неизвестен.
— Велембовский? Опишите его.
— Чуть ниже вас, плотный, рыжий…
— Это хорошо, — задумчиво проговорил Ниловский. — Рыжий — это уже примета.
— Светлые усы, розовощекий, родинка над правой бровью.
— В кого из двоих он будет стрелять?
— В премьера.
Бедный рыжий мальчик, подумал Юрий Дмитриевич. Повесят ни за что ни про что — второй хоть успеет сделать дело, не так обидно умирать…
— Вам пора.
Карета замедлила ход. Видя, что агент почему-то колеблется, Ниловский взял его за подбородок и осторожно развернул к себе:
— В чем дело?
— Когда мы встретимся в следующий раз?
— После акции. А пока — никаких контактов. Нервы у товарищей напряжены, один неверный шаг — и можно сгореть. Как у вас с деньгами?
— Хотите занять?
Ниловский рассмеялся.
— Всего хорошего.
И ни одного вопроса о Софье Павловне, неожиданно подумал он. А ведь знает, что следователь Альдов, кому поручено это дело, работает под моим крылом и пишет рапорты в двух экземплярах: первый мне, второй — непосредственному начальству. Сам бог велел поинтересоваться: как, мол, движется дознание? Нашли убийцу?
Откуда такое потрясающее равнодушие? Черта характера (своего рода уродство души — да ведь чем сильнее уродство, тем ценнее бывает агент, Юрий Дмитриевич это давно приметил) или… Или уже все знает?
С этой мыслью он не расставался до позднего вечера, инструктируя своих филеров на конспиративной квартире Департамента. С ней же отправился домой и заснул — глубоко, без сновидений…
— Я не буду кричать, — просипела она, стараясь вдохнуть поглубже (локоть на горле очень мешал). — Отпустите, задушите ведь…
— Не разговаривать. Тихонько, вместе со мной — шагом марш в квартиру.
Корчит из себя профессионала, с неприязнью подумала Майя, борясь с паникой. Насмотрелся фильмов по НТВ…
— А теперь куда?
— На кухню.
Вот так, мелькнула в голове дурацкая мысль. Остаток новогодних праздников, положенных по закону всем российским трудящимся (а также бомжам, тунеядцам и олигархам), ты проведешь в компании убийцы, с удушающим захватом на горле. Карма.
— Садитесь.
Майя послушно опустилась на табурет, на всякий случай держа руки поверх стола. И увидела направленный на нее пистолет. Она совершенно не разбиралась в оружии и не могла определить марку (этот факт ее почему-то расстроил), а отметила лишь то, что пистолет выглядел совсем несерьезным в мощных руках Гоца.
— Качаетесь?
— О чем вы? — неприязненно спросил он.
— Ладони у вас широкие, в мозолях. Штанга, тренажеры?
