Он был у Хмелева впервые: удивляло малое количество книг (да и книги – все больше не по профессии, а религиозного содержания). Ничего общего с профессорским жилищем, каким его представляют: иконка, лампада, жития – схимник, да и только. Старик явно укреплялся духом в преддверии долгой борьбы.
– Простите, что я без приглашения, Николай Алексеевич.
– Вы здесь хозяин, Александр Владимирович. Прошу. Чарнолуский пропустил колкость мимо ушей.
– Я к вам приехал сообщить пренеприятное известие, – сказал он просто. – Я получил сегодня телеграмму из Москвы.
Хмелев все понял сразу.
– Прикрываете лавочку?
– Да.
– Всех под арест?
– Что вы, Господь с вами, Николай Алексеевич. Идея, кажется, в том и заключается, чтобы распустить вас по домам, а не перемещать всей компанией в камеру.
– Похвально. – Хмелев усмехнулся в усы. – Поняли, стало быть, что затея была ложная?
– Ложная, – кивнул Чарнолуский. – Нельзя облагодетельствовать того, кто избрал лозунг «Чем хуже, тем лучше».
– Лозунг-то ваш, – уточнил Хмелев.
– Был – наш.
– Вот собрали бы вас год назад в тихий пансион под Петербургом – что, не стали бы сопротивляться? Не заговорили бы о подкупе?
– Наверное, вы правы, – кивнул Чарнолуский. – Но подумайте мы ведь вас не просто так распускаем. Каждому пенсию выпишем, с осени, Бог даст, возобновятся занятия в университете – если немец не помешает… Там и академический паек… Оформлять пенсии начнем вот-вот, бедствовать не будете. А нам делить нечего. Я все равно сразу после роспуска коммуны в отставку подаю.
– Это, положим, вам сделать будет трудно, – снова усмехнулся Хмелев. – Начальство ваше в Москве, а мы с вами в Петрограде.
– Ничего, с этим сладим.
– Тэк-с, тэк-с… И на чем же прикажете договариваться?
– Какие приказы, полно вам. Об одном прошу: разойдитесь с миром. Не заставляйте силой разгонять.
– Сколько сроку даете? – Хмелев поглядел прямо в глаза Чарнолускому, и тот поразился его сходству с Розановым: тот же неприязненно-острый взгляд, немного брезгливый, как на известном портрете, – старческое умное лицо, словно говорящее: я столько про тебя знаю, а ты со мной вон как… Что говорить, у Розанова были причины так смотреть.
– Через неделю, думаю, мне придется докладывать об исполнении.
– Тэк-с, тэк-с… Ну, а причина? Непосредственный, ежели угодно, повод?
– Есть и причина, – понимая, что сейчас следует выдержать жанр и все договорить до конца, ответил Чарнолуский. – Есть сведения, что в вашей тихой академической коммуне занимаются отнюдь не только «Всеобщей культурой».
– Ну а как же! – просиял Хмелев. – Еще лексикологией, палеографией, морфологией… Специалистов-то собрали – по всем областям гуманитарного знания!
– Я оценил вашу шутку, – холодно сказал Чарнолуский.
– Ааа, – протянул профессор. – Стало быть, бомбу делаем? В гимназиях-то, чай, все учились прилично, химию помним… Собралась петербургская профессура да и соорудила адскую машинку. Ашхарумова Машенька будет за Перовскую, я, знамо, за Кибальчича…
– Положим, бомбу вы вряд ли соорудите. – Чарнолуский не принимал игры. – По части самоотречения, сколько могу судить, у интеллигенции не так все просто. Очень комфортом дорожим. А вот о разговорах за общим столом кое-что стало известно, причем не мне. Тут уж надо кого-то из ваших поблагодарить: есть во дворце человек, который передает содержание почти всех разговоров.
– Ну, вы-то не можете не знать этого человека, – заметил Хмелев. – Сами же и готовили…
– Перестаньте, Николай Алексеевич, – поморщился нарком. – Что бы я здесь делал, будь у меня с самого начала план вас загубить?
– Вот я и не понимаю, что вы здесь делаете, – развел руками Хмелев.
– Прошу вас разойтись добром и уж по крайней мере тщательно проверить все свои связи. Среди вас провокатор, говорю со всей ответственностью. И это не мой провокатор – поверьте, я от тайной полиции в свое время потерпел и наших чересчур ретивых пинкертонов, будь моя воля, осадил бы решительно.
– Тэк-с, тэк-с, – в третий раз проговорил профессор и вдруг преобразился. Он встал, выпрямился в полный рост, очки его блеснули в свете керосиновой лампы. Перед Чарнолуским стоял ни много ни мало Фауст, отвергающий сделку с Мефистофелем. – Вот что я скажу вам, господин нарком. Учинить тут раскол и всеобщее друг за другом шпионство вам никак не удастся. А что до разгона, то как вы намерены поступить? Пожарный расчет пришлете или патруль?
– Думаю, все будет проще, – ответил Чарнолуский, тоже поднимаясь. – Сначала прекратится снабжение, потом вывезем печурки. Они в больницах нужны. А силком никого вывозить не станем, не надейтесь. Ваш брат интеллигент только в тепле фрондирует, уж простите за резкость. Мучеников из вас никто не сотворит, не беспокойтесь. Никаких разгонов, бастионов, равелинов…
