Откорм агнцев
Новый список российских миллиардеров опубликован подозрительно вовремя: это лучшая антикризисная мера из всего, что предложило покамест наше правительство. По крайней мере самая наглядная.
Один из выдающихся парадоксов человеческого сознания — не только российского, хотя в России эта непривлекательная черта не приглушена цивилизацией и потому особенно отчетлива, — заключается в том, что злорадство у многих сильней сочувствия. Есть, конечно, высокие души, способные сострадать и злейшему врагу, попавшему в затруднительное положение, — но их не больше одной десятой земного населения. Прочие с лихвой компенсируют недостаток личных удач избытком чужих проблем: почти убежден, что, если бы в царской России удалось разорить или хоть отправить в отставку (как сделано в понедельник) нескольких надоевших всем магнатов, революцию удалось бы погасить в зародыше. Людям необязательно распределять между собой государственное богатство, тем более что и так никому не досталось: достаточно отнять его у тех, кто сильно намозолил народу глаза.
Теперь наконец стало ясно, зачем растили олигархов. Обычно-то ведь деньги света не любят, и крупнейшие состояния России созидались в тиши: о Романе Абрамовиче узнали по чистой случайности — на виду были куда менее богатые Березовский с Гусинским. Оказывается, олигарха растят на случай кризиса, как каплуна откармливают к Рождеству: в час икс народу демонстрируется обедневший, сдувшийся, только что не сажающий картошку магнат — и, о чудо, наши собственные проблемы кажутся иллюзорными! Дерипаска спустится с первого места (40 млрд.) на восьмое (4,6): в восемь раз обеднел человек — что уж тут нам-то со скромными рублевыми потерями: Абрамович, хитрейший из всех, лишился 8 млрд., да тут еще недавний развод — ах, какой ужас! Потанин не прекращает заниматься благотворительностью, а ведь лишился 15 млрд. из 20! Понятно, почему Прохорову ничего не было за скандал в Куршевеле: за тем ведь и держали. Сначала — чтобы отводить на них, как по специально прорытому каналу, народную ненависть. Потом — чтобы успокаивать этот же народ: смотрите, ребята, у вас все еще не так страшно. И действительно — фигня, прорвемся, мы привычные, а они потеряли больше, чем есть у всего нашего города вместе взятого!
В будущем имело бы смысл показывать репортажи о том, как они неумело осваивают городской транспорт, как, извиняясь и кланяясь, сдают бутылки, как вспоминают навыки вождения «Жигулей», по три раза заваривают один пакетик чаю и переводят детей в областные пединституты за невозможностью оплачивать обучение в Йеле. Ей-богу, если эта волна госпропаганды — в программе, допустим, «Максимум» — совпадет с увольнением пары-тройки ненужных и засидевшихся губернаторов, а также с публичной поркой наиболее одиозного чиновничества, мы пройдем кризис без социальных потрясений. Надо только не забыть аккуратно поддувать десяток новых олигархов — потому что чутье подсказывает мне, что этот кризис в истории стабильной России отнюдь не последний.
Россия без допинга
Главная спортивная тема месяца — допинг, по крайней мере в России, ведь не кого-нибудь, а наших Юрьеву, Ахатову и Ярошенко дисквалифицировали за следы препарата с поэтичным названием эритропоэтин.
Тот факт, что главные темы спортивных новостей давно уже крутятся вокруг допинга, — еще одна примета так называемой постиндустриальной эпохи, когда интересен не сам предмет, а разнообразные накрутки, околопредметные скандалы: грубо говоря, когда предисловие важнее текста. Какая разница, как они там бегают и стреляют? Важно, чем они колются. Думаю, раз уж калифорнийский губернатор лично поднял эту тему и обрушился на допинг всей тяжестью рейтинга, скоро подобные скандалы перерастут спортивную сферу и захватят все окружающее пространство. Японский министр экономики вон уже пострадал за то, что одновременно с противопростудными каплями позволил себе сто грамм. Главной политической темой станет все тот же допинг: кто что съел или выпил перед удачной речью. Не может быть, чтобы человека вот так сразу осенило. Да, собственно, содержательная часть мировой политики и культуры давно уже сжалась до минимума: конкурируют не программы политиков, а цвет кожи, фасон костюма, в лучшем случае происхождение дядюшки с материнской стороны.
В культуре допинговые проблемы могут занять центральное место: допустим, поэт Н. написал хорошие стихи, и тут выяснилось, что он при этом курил. Дисквалифицировать поэта Н., запретить ему печататься, пока не бросит! Стихи забыть. Помню долгие споры о том, курил ли Пушкин. Никому и в голову не приходит, что главный допинг для поэта — какой-нибудь закат или внезапное чувство свободы.
В этом смысле последнее десятилетие российской жизни — пример удивительной чистоты: россиян лишили почти всех допингов, без которых жизнь и творчество вообще-то почти невозможны. Есть несколько наркотиков — не химических, правда, а чисто идеологических: например, вера в светлое будущее и личный вклад в его строительство. Или надежда на то, что ты нужен Родине. Или смелое допущение, что не все в мире делается за бабло, а кое-что из принципа. В последнее время у нас ничего этого не было — исчезли даже такие приятные отвлечения от быта, как политика или серьезное искусство. Жизнь в чистом виде, скучная, как само небытие. Из всех практик, изменяющих сознание, — вроде культуры, борьбы, мозговых штурмов — осталась одна: алкоголизация, достигшая действительно невиданных высот. Но это ведь не допинг в чистом виде. Допинг нужен для достижений, а алкоголь ускоряет только падение. Это в спорте допинг запрещен — в быту он необходим, ибо иначе незачем станет просыпаться. Но мы стали удивительной страной, которой просыпаться действительно незачем: выходят ничего не меняющие газеты, заседают ни в чем не убежденные политики, функционируют никому не нужные партии… и вся эта пресная, явно через силу жизнь продолжается, пока не наступает благотворный кризис, возвращающий всему смысл и динамику.
Девиз февраля я бы сформулировал так: «Долой допинг из спорта. Привнесем его в жизнь».
Ничего лишнего
Решение министра обороны РФ разослать спортсменов ЦСКА по дальним гарнизонам — классический пример русского реформаторства, осуществляемого по стандартной схеме: вот есть у нас сложная система, одна часть которой не работает, а другая вполне эффективна. Берем эффективную часть и ломаем. После чего воцаряется гармония. Грубо говоря, русское реформирование — это описанный еще Пелевиным способ сделать так, чтобы все хорошее (и как следствие — хрупкое) в результате перемен погибло первым, а все отвратительное сохранилось в неприкосновенности и двинулось дальше.
Вот есть у нас армия: не особенно боеспособная, раздутая, голодная, не свободная от дедовщины и несчастных случаев, с количеством генералов, вопиюще чрезмерным даже по законам военного времени.
