– Постой, постой, – Катька никак не могла проассоциировать мента с инопланетными наблюдателями. – То есть он вообще не знает, кто ты такой?
– Понятия не имеет. Сидит наш человек в областном УВД и ему звонит, и все.
– Позвонить тебе на мобильный они не могут?
– Сейчас? Когда все разговоры пишутся? Ты вообще, что ли?!
– Ну, шифром…
– Кать, ты заметила, что я сегодня без мобильника?
– Нет. А почему?
– На хрена мне светить Тарасовку? По мобильнику же они пеленгуют в момент. Это база, про которую ни один человек не должен знать. Я Бог знает на какое нарушение иду, что тебя туда беру. Спаси Кракатук, чтобы пронесло.
– А по сети они не могли с тобой связаться?
– Где у меня сейчас сеть, скажи, пожалуйста?
– А откуда они знают, что ты в Столбовой?
– Господи! Тебе вообще все рассказать, да? Тебе русским вашим языком сказано: меня ведут! Чип во мне, понимаешь?
– Где?
– На бороде! Откуда я знаю, где. Может, я захочу выковырять и сбежать.
– А ты не хочешь?
– Нет, не хочу. Что я здесь делать буду?
– Да. Логично. И что значат эти пункты?
– Ничего не значат. Идем.
– Нет, ты ответь, пожалуйста.
– Они значат! – взорвался Игорь. – Что если мы через пять дней не стартуем, то всем капец! А пункт «в» – это вообще куругач, полный, немедленный, третьей степени.
– Куругач?
– Куругач. Уругус-куругач, если угодно.
– И могу я узнать, что это значит?
– Узнаешь, если дальше будешь так же тормозить. Обязательно. Все, пошли.
Катька безвольно поплелась за ним. За сквером с маленьким серебряным Лениным уже видна была симферопольская трасса. Почему-то теперь было не так страшно. Ниоткуда взявшийся мент с комендантским положением был страшней, чем куругач, хотя бы даже и уругус. Все-таки их ведут, следят. Ничему не верю, ни единому слову. Но все равно так лучше.
Трасса, против ожиданий, была пустынна – никаких многокилометровых пробок, ехали все больше грузовики, и массовым бегством из Москвы не пахло. Скоро на обочине тормознул грязный «уазик» – за рулем сидел необыкновенно хилый и бледный солдат.
– Подбрось до Тарасовки, командир, – попросил Игорь.
– Садитесь. Я как раз туда.
Они влезли в холодную дребезжащую машину, похожую на консервную банку: солдатская аскеза, никакой обивки на дверях, сплошное зеленое железо.
– Вэ чэ тридцать пять шестьсот сорок, – утвердительно сказал Игорь.
– Так точно, – кивнул солдат.
– Я просто сам из Тарасовки. Вы у меня там рядом стоите.
– А. Понятно.
– И какие перспективы?
– Стоим пока, – пожал плечами солдат.
– Не перебрасывают?
– Откуда я знаю. Я с прокуратуры. Дознавателя отвозил.
– Чего он у вас дознавался-то? – Игорь достал пачку сигарет, предложил солдату, тот благодарно кивнул и вытянул «Мальборо»; Катька удивилась – она никогда не видела Игоря курящим. Видимо, держал для подобных случаев.
– Да шестеро наших в комитет матерей ушло. Пермские. Тупые, блин. Говорят, били их. Кто их трогал, тормозов? Ротного снимать хотели. А он нормальный мужик, один из всех. Теперь дознавателя вожу.
– Ну, хоть в Москву ездишь.
– А радости? Раньше хоть в кино сходить, а теперь кино по восемьсот. И со вчера закрыли.
– Вот блин, – сказал Игорь. – Тут война вообще, а они дознавателя гоняют.
– А им делать не х…, – словоохотливо пояснил солдат. – Бардак, мля… Война… Какая война, сами все
