сомнений, она страдала.
Громкий голос отца Реджи, потиравшего большие руки, зазвучал в комнате через мгновение после того, как дворецкий, закончив представление гостей, вышел и закрыл за собой дверь. А затем к ним грациозной походкой направилась графиня. Она протянула гостям руки, точнее, его матери, которой адресовала свою улыбку.
– Миссис Мэйсон, – сказала она, – то, что вы тоже приехали, доставляет мне большое удовольствие. Матери слишком часто исключаются из таких счастливых событий, как это. Хотя кому здесь быть, как не нам? Ведь именно мы рожаем и лелеем наших детей.
– Вот и я всегда говорю то же самое, – лучась радостной улыбкой, ответила мать Реджи, пожимая руки графини и явно расслабившись. – Еще хуже, леди Хаверкрофт, если ребенок – это сын. Мужчина всегда считает, что сын – его, словно в один прекрасный день младенец возник ниоткуда, а женщине просто случилось околачиваться в соседней комнате, ожидая возможности накормить его своим молоком и назваться ма. Во всем остальном с нею можно не считаться. Я настояла на том, чтобы приехать сегодня сюда. Берни – сказала я, когда узнала, что он и Реджинальд, собираются к вам – я тоже еду, и не стоит пытаться меня отговаривать.
К концу своей речи она слегка запыхалась.
– Ох уж эти женщины, – добродушно произнес отец Реджи, ожидая, что граф поддержит его беззлобное сетование.
Граф такой поддержки не предложил, и отец Реджи принялся снова потирать руки.
– Милости прошу садиться, – сказала графиня. – Мы очень рады видеть вас, мистер Мэйсон. И вас, мистер Реджинальд Мэйсон.
Леди Аннабель Эштон опустилась на то же место, с которого поднялась по их прибытии. Совсем рядом с окном. Еще чуть ближе, и она рисковала бы вывалиться из него.
Реджи сидел в некотором отдалении от нее. Он хотел было поправить узел шейного платка, но такой жест мог бы навести на мысль, что он чувствует себя не совсем в своей тарелке, а он не хотел, чтобы кто-то заподозрил, что это именно так.
– Мистер Мэйсон, – обратилась к нему графиня, – вы знакомы с моей дочерью? Аннабель, пожалуйста, познакомься с мистером Реджинальдом Мэйсоном.
Реджинальд вскочил, когда Леди Аннабель поднялась.
– Леди Аннабель, – поклонился он.
– Мистер Мэйсон, – присела в реверансе она.
Все это было полнейшим абсурдом. Почти всю жизнь они прожили на расстоянии менее двух миль, но, согласно строгим указаниям, игнорировали само существование друг друга. Теперь, наконец, их представили, ожидая, что они сразу же поженятся.
Так и не взглянув ему в глаза, она села на прежнее место, и он посчитал возможным вернуться на свое. Ее подбородок закаменел. Он подумал, о чем сейчас думает она. Его отец открыто озирался вокруг, несомненно оценивая все с точностью до пенни, и, очевидно, с большим удовлетворением заключил, что гостиная Хаверкрофтов, со всеми ее парчовыми стенами, позолоченными фризами и пейзажами в тяжелых золотых рамах стоит не дороже, чем их собственная.
Леди Хаверкрофт завела вежливую беседу о погоде, о здоровье короля и о воздушном шаре, наполненном горячим воздухом, что на прошлой неделе запускали в Гайд- парке. Мать Реджи выразила надежду, что погода в их краях все лето будет теплой, хотя, конечно же, нужен и дождь, чтобы трава оставалась зеленой и наливались зерновые. Но все-таки нельзя жадничать и желать, чтобы хорошая погода была почти всегда. Да это и бессмысленно, ведь погода бывает такой, какой бывает, а не такой, какую хотим мы. И это к лучшему, ведь если бы люди могли ею управлять, и все по разным причинам хотели бы разную погоду, все могло бы закончиться войнами. Как будто и так мало причин для войн. Его отец без обиняков заявил, что король спятил, и это, конечно же, досадно, потому что Принц Регент еще больший идиот. И что, если бы человеку было назначено летать, Господь Бог дал бы ему крылья. А некоторые и так до того пустопорожни [7], что могут взлететь, если ими никто не руководит.
Это последнее наблюдение сопровождалось добродушным раскатом смеха, не нашедшим отклика.
Только на бледных, как у призрака, губах леди Аннабель мелькнула тень улыбки.
Давно уже Реджи не видел своего отца в таком приподнятом настроении.
– Ну, – наконец сказал тот, прервав недолгую тишину, угрожавшую стать неловкой. – Я привез Реджинальда для того, чтобы он сделал предложение вашей дочери, Хаверкрофт, как мы вчера с вами и договорились. Может, выслушаем его, чтобы сделка была завершена окончательно и бесповоротно [8]?
Граф устремил на Реджинальда холодный взгляд серых глаз. На червяка у себя под сапогом он смотрел бы с большим уважением и меньшей антипатией.
– Я едва ли мог бы выразиться лучше, – ответил он тихим вельможным тоном, способным заставить приуныть любого.
Отец Реджи унывать и не подумал. Он потирал руки и сиял.
– Тогда действуй, парень! – скомандовал он.
Ну вот! Предстоит делать предложение при зрителях – двух комплектах родителей, которые будут наблюдать, слушать и оценивать. До чего прелестно!
Должен ли он стоять? Или сидеть? Встать на колени? Придвинуться поближе? А может, отойти подальше? Пасть ниц? Улыбаться ему или хмуриться? Выглядеть скорбящим? Влюбленным? Благодарным? Скромным? Достойным? Торжествующим? Побежденным? Неповинующимся? Послушным? Надменным?
О, господи, его голова была забита всякой чепухой, и он прослушал, что говорила графиня. Она поднялась, и Реджи снова встал.
– Мистер Мэйсон, Уильям, – она перевела взгляд с отца Реджи на Хаверкрофта. – Как вы можете ожидать, что молодые люди придут к дружескому согласию, если им не дают возможность поговорить друг с другом конфиденциально? Миссис Мэйсон, давайте пройдем в музыкальную комнату. Я прикажу подать туда чай.
Она с гордым и уверенным видом пересекла гостиную и открыла дверь в соседнюю комнату, явно бывшую музыкальной. Реджи бросил взгляд на стоявший там большой рояль и на свою мать, ахнувшую от его размеров. Двое отцов один за другим вышли из комнаты. Граф последним проходил в дверь. Реджи ожидал, что ее закроют.
И напрасно. Ее закрыли, но только наполовину.
Конфиденциальность, похоже, оказалась мнимой.
Из-за двери не доносилось ни звука. Вполне вероятно, они придвинули к двери стулья, чтобы подслушивать. А вдруг еще и подглядывать? Разговаривать было невозможно. Он повернул голову к леди Аннабель. Она тоже сначала смотрела на дверь, потом на него. Они впились друг в друга взглядами.
Он вскинул брови. Она тоже. Она проделала это лучше него. Ее брови с рождения были аристократическими.
– Итак, – сказал он.
– Итак, – откликнулась она.
Мистер Мэйсон был огромен. Его голова, похожая на большой круглый мяч и почти так же лишенная растительности, блестела в солнечных лучах, льющихся в окна гостиной. У него было дружелюбное, веселое лицо. Он говорил с густым северным деревенским акцентом.
